Как продавались русские рабы в Древней Руси. Почему русские до сих пор рабы

PI: Начавшаяся некоторое время назад на нашем сайте дискуссия об отношениях «русского национализма» и «имперства», породила бурное обсуждение не только в соцсетях, но и на страницах нашего проекта. Наши авторы и читатели стали присылать свои размышления о русском национальном характере, о том, что такое «русская идея». Практически одновременно в редакцию поступили две статьи, Андрея Цыганкова и Владимира Никитаева , в которых, хотя и в разных аспектах, но затрагивается одна тема – представление о справедливости как краеугольное для русского менталитета. Но если Андрей Цыганков выстраивает свои размышления из перспективы русской эмиграции, то Владимир Никитаев – на основе исторического экскурса.

«Рабский менталитет» – сколь частое, столь и исторически давнее обвинение в адрес русского народа со стороны его критиков и недоброжелателей разных мастей. Российская либеральная оппозиция доводит его до таких крайностей, как приписывание русскому человеку «любви к рабству», и утешает себя этим в случае своих постоянных политических неудач. Для объяснения факта, что русские «рабы» создали великую империю, «любовь к рабству» соединяют с «любовью к власти» (так называемый «имперский синдром»), создавая причудливый конструкт, в котором одна сторона выступает как основополагающая черта национального характера, а другая – как национальная идея или нечто вроде неё. Конструкт этот стал сегодня, фактически, составной частью российской либеральной идеологии.

Попробуем разобраться в некоторых основаниях этой идеологемы и, заодно, найти более достоянного кандидата на роль русской национальной идеи.

Поскольку российский либерализм – продукт импортный, всегда брал пример с Запада и питался западными теориями и оценками, в том числе (и даже прежде всего) в отношении своей собственной страны, России, имеет смысл начать, так сказать, с первоисточников.

Первоисточники же представлены, в основном, триумвиратом визитеров: австрийский барон Сигизмунд фон Герберштейн (1486 – 1566), английский торговый представитель Джайлс (Джильс) Флетчер (1548 – 1611) и французский маркиз Астольф де Кюстин (1790 – 1857).

Конечно, были и другие иностранные гости. Например, английский мореплаватель Ричард Ченслер (ум. 1553), чьим именем названа улица в Северодвинске. В поисках северного морского пути в Индию он оказался в России, встретил радушный прием у Ивана Грозного , стал основателем постоянных торговых отношений Англии с Россией и оставил заметки о своем посещении Московского царства. Или Генрих (фон) Штаден (1542 – после 1579), немецкий авантюрист и откровенный мерзавец, убежавший в Московию от уголовного преследования. Был ласково принят Иваном Грозным, крестился, прожил в стране около двенадцати лет, из них шесть, по его словам, был опричником, нимало покуражился, а когда «игра была кончена» (sic!), сбежал. В Голландии он возблагодарил Бога, что тот избавил его «из под власти этих нехристей», написал мемуары «Страна и правление московитов» и предлагал европейским правителям, в том числе императору Священной Римской империи Рудольфу II , подробный план захвата Московского царства, его разграбления и оккупации. Однако Ченслер, Штаден и другие не внесли, насколько можно судить, никакого заметного вклада в миф о «рабском менталитете» русского народа.

Вопрос даже не в том, насколько иностранные визитеры оказались точными в своих описаниях России и царящих в ней нравов, но в том, насколько они вообще старались или могли быть непредвзятыми и объективными. Быть может, главной их целью было снискать популярность у европейских читателей баснословными рассказами о «заморских чудесах». Или решить какие-то другие задачи, далёкие от исследовательских? Ведь рассказать о том, насколько ужасны владыки соседних стран и жизнь под их «пятой» – приём сколь старый, столь и действенный для укрепления авторитета своего правителя и снискания его благосклонности. При этом никто, разумеется, не утруждает себя статистикой жертв и сравнением по этому параметру своего государя с другими.

Если говорить о первых двух из упомянутых «иностранцев в России», то Сигизмунд фон Герберштейн посещал Россию в период до правления Ивана IV Грозного (который является своего рода reference point для западных обличителей «кровавого русского режима»), дипломатически представлял государства, враждующие с Московией, и был католиком; Джайлс Флетчер приезжал в преддверии восхождения на трон Бориса Годунова , представлял торговую компанию, испытывающую трения в торговле с Россией, и был протестантом. Оба свысока смотрели на русских и ни один не преуспел в своей миссии, причем англичанин, можно сказать, провалился с треском из-за своего заносчивого поведения на первой же аудиенции у царя.

Барон фон Герберштейн в «Записках о Московии» оценке политического режима уделяет немного места, будучи при этом не всегда точен и нередко сгущая краски. Написав о Василии III : «Всех одинаково гнетет он жестоким рабством », барон приводит в качестве примеров «рабства» вполне обычные для того времени обязанности дворянства исполнять дворцовую, воинскую или посольскую службу, или (что его почему-то особенно возмущает) практику изымания в казну у вернувшихся домой послов всех полученные ими подарков от иностранных государей. Безропотность, с которой придворные воспринимают сие «рабство», барон объясняет верой в Божественный характер власти.

«Поэтому и сам государь, – пишет фон Герберштейн, – когда к нему обращаются с просьбами о каком-нибудь пленном или по другому важному делу, обычно отвечает: “Бог даст, освободится”. Равным образом, если кто-нибудь спрашивает о каком-либо неверном и сомнительном деле, то обыкновенно получает ответ: “Про то ведает Бог да великий государь”. Трудно понять, то ли народ по своей грубости нуждается в государе-тиране, то ли от тирании государя сам народ становится таким грубым, бесчувственным и жестоким » (курсив здесь и далее в цитатах мой. – В.Н .).

Современный полевой исследователь задался бы вопросом о том, насколько искренни высказывания его собеседников, сколько в них истиной веры, сколько внешнего, речевого ритуала, сколько желания прекратить назойливое общение, ведущее в политически нежелательном направлении, – но австрийский барон далёк от такого рода рефлексии.

Фон Герберштейн признается, что не понимает ни сущности российской государственной власти, ни оснований русского национального характера, и потому высказывает свое оценочное суждение с осторожностью, которая его последователям была уже практически не свойственна.

Джайлс Флетчер представил европейской публике сколь обстоятельный, столь и негативный обзор русской жизни времен Фёдора Иоанновича «О государстве Русском (Of the Russe Common Wealth)». Русские женщины у него – некрасивые, еда – более чем странная, простолюдины – склонные к пьянству, лени и прелюбодеянию, дворянство – грабители народа, православная церковь – невежественный и алчный придаток власти, а власть, разумеется, тираническая. Впрочем, русская тирания для него уже выглядит не «далеко превосходящей власть всех монархов», как представлялось барону фон Герберштейну, но с оговорками, всего лишь «наподобие турецкой», которой русские, по мнению Флетчера, подражают. При этом примеры тиранических деяний царя он приводит, в основном, не из личных наблюдений за правлением Федора Иоанновича, а пересказывая страшные истории и байки об Иване Грозном.

Справедливости ради стоит отметить, что Флетчер замечает в русском народе способности ко всякому труду, хорошие умственные способности и природный здравый рассудок, но полагает, что всё это не находит такого развития, как у других народов, вследствие угнетения со стороны царской власти и Церкви. По его мнению (в котором он не оригинален), царю и священникам выгодно держать простой народ в темноте и дикости, поскольку в противном случае он едва ли стал бы им подчиняться.

Тиранический характер самодержавия Флетчер видит, главным образом, в том, что «все его [государства] действия клонятся к пользе и выгодам одного царя» (тут он просто повторяет аристотелевскую дефиницию тирании). Удивительно при этом то, что подробно описывая всеобщую зависимость правящего сословия и состояния дел в стране от царя, Флетчер умудряется выделять его в какую-то особую фигуру, со своими корыстными интересами, отдельными от интересов государства (в том числе со «своей» казной). Ситуация, по крайней мере, для того времени совершенно не характерная для России. Даже когда в своем знаменитом обращении к русским войскам перед Полтавской битвой царь Пётр I отделил себя от государства, от Отчизны, он сделал это лишь для того, чтобы подчеркнуть, что никаких других интересов, кроме службы Отечеству, у него нет.

Нужно отдать должное Флетчеру: подробно анализируя социально-политическую структуру русского государства, он смутно прозревает некую связь между обширными русскими просторами, редким очаговым расселением и жесткостью конструкции управления. В тех географических, демографических и внешнеполитических условиях, в которых развивалась России, всякая сильная, самостоятельная местная власть была чревата для центра в случае его ослабления потерей контроля за ситуацией в провинции, со всеми вытекающими последствиями. Собственно, нам, чтобы понять эту нехитрую истину, достаточно вспомнить «парад суверенитетов» 90-х годов.

Однако англичанина интересует не устойчивое развитие русского народа, который он видит пребывающим в упадке после правления Ивана Грозного, – нет, его интересуют возможности радикальных изменений в России. Не найдя таковых, он печально констатирует: «трудно изменить образ правления в России в настоящем ее положении». Ни дворянство, ни простой народ, по мнению Флетчера, «не имеют возможности отважиться на какое-нибудь нововведение» до тех пор, пока войско, получающее постоянное жалованье из царской казны, довольно своим положением и поддерживает царя.

«Это безнадежное состояние вещей внутри государства, – пишет Флетчер, – заставляет народ большей частью желать вторжения какой-нибудь внешней державы, которое, по мнению его, одно только может его избавить от тяжкого ига такого тиранского правления».

И ведь нашлись европейские правители, решившие на практике проверить это утверждение Флетчера! Нужно ли напоминать об их участи?

Тот образ России, который Герберштейн и Флетчер лишь начали формировать, у маркиза Астольфа де Кюстина получил завершенную, до сих пор едва ли кем превзойденную форму в книге «Россия в 1839 году». За менее чем четыре месяца своего путешествия по России, не знающий русского языка и движимый, по его словам, любовью к Франции и любовью к человечеству маркиз создал произведение, снискавшее фантастический успех и ставшее своего рода библией русофобского либерализма и фундаментом идеологии Запада в отношении России. Не одну сотню лет повторяемые про Россию перлы: «тюрьма народов», «поскреби русского – найдешь татарина» и т.п. суть буквальное или вольное цитирование сочинения де Кюстина. Впрочем, и сам маркиз не стеснялся повторять суждения о России других авторов.

Блестящий анализ феномена де Кюстина сделан Ксенией Мяло («Хождение к варварам, или вечное путешествие маркиза де Кюстина»: http://www.pseudology.org/literature/HozhdenieMyalo.htm). В частности, она обращает внимание, что для отношения де Кюстина к России решающим было отнюдь не упоминаемое им самим, но от того не менее сомнительное созвучие российского монархического правления довольно умеренному роялизму маркиза. Гораздо большее значение маркиз придавал противостоянию православия и католичества, ревностным адептом которого он был и которому посвятил немало страниц уже в самом начале, в предисловии к своей книге. «Мир должен стать либо языческим, либо католическим», – пишет де Кюстин, и, как видим, православию нет в этом будущем мире места. Судьба мира, по мнению маркиза, будет решена в борьбе идей:

«Повсюду, где мне случалось быть, от Марокко до границ Сибири, я прозревал искры грядущих религиозных войн; войн, которые, надо надеяться, будут вестись не посредством оружия (такие войны, как правило, ничего не решают), но посредством идей… »

Собственно, свобода , за которую ратует маркиз и в полном отсутствии которой обвиняет Россию, это прежде всего свобода для священнослужителей (и только католические священники, по его мнению, ею актуально обладают), для всех прочих она не так уж необходима. Так что мы вряд ли сильно ошибемся, причислив маркиза де Кюстина, говоря современным языком, к бойцам идеологического клерикального фронта.

Можно сказать, что Астольфу де Кюстину присуще также геополитическое мышление, традиционно оперирующее оппозицией Запад – Восток, в которое, однако, маркиз вносит специфическую, преимущественно мифопоэтическую, трактовку Востока, разделив его, условно говоря, на Восток мавританский и Восток византийский и азиатский. И если в отношениях Запада с первым Востоком, мавританским, он видит точки соприкосновения или даже возможности некоего синтеза (как в Испании), то второй Восток, представленный для него Россией («чудовищной смесью» Византии и Сарая), есть абсолютный антипод, инфернальный враг Запада, оплот тирании и рабства.

В отличие от своих предшественников по писательству о России де Кюстин видел реальную военную и политическую мощь России, и его гораздо сильнее, чем Флетчера, волновал вопрос о месте и роли России в европейской цивилизации, о возможностях изолировать Россию, противостоять ей и победить. Не случайно он переиздал свой опус в разгар Крымской войны, которой придавал чрезвычайную значимость для судьбы Европы.

Маркиз периодически пытается убедить читателя в своей беспристрастности и объективности вообще, и в отношении России в частности. Он утверждает, что многое в России вызвало у него восхищение и делает те или иные комплименты, в основном в отношении императора Николая I (которого он считает «природным немцем, русским по расчету и по необходимости») или русских мужчин из простонародья. Однако едва ли де Кюстину удаётся ввести кого-либо в заблуждение относительно его истинного отношения к России («ненависть к этой стране, ее правительству и всему населению »).

Еще только приближаясь к границам России, де Кюстин записывает:

«Мне любопытно увидеть Россию, меня восхищает дух порядка, необходимый, по всей вероятности, для управления этой обширной державой, но все это не мешает мне выносить беспристрастные суждения о политике ее правительства. Пусть даже Россия не пойдет дальше дипломатических притязаний и не отважится на военные действия, все равно ее владычество представляется мне одной из опаснейших вещей в мире . Никто не понимает той роли, какая суждена этому государству среди европейских стран: в согласии со своим устройством оно будет олицетворять порядок, но в согласии с характером своих подданных под предлогом борьбы с анархией начнет насаждать тиранию… Этой нации недостает нравственного чувства, со своим воинским духом и воспоминаниями о нашествиях она готова вести, как прежде, завоевательные войны – самые жестокие из всех, – меж тем как Франция и другие западные страны будут отныне ограничиваться войнами пропагандистскими».

Похоже, маркиза ничуть не смущает, что факты, мягко говоря, не вполне соответствуют его «теории».

С русским высшим светом маркиз был достаточно хорошо знаком еще в Париже. Да и в России он, не зная русского языка, мог общаться всё с тем же кругом лиц, то есть русским дворянством и, так сказать, интеллигенцией. Из знакомства с ними он выносит убеждение, что единственный дар русских – это дар подражания (европейцам). Маркиз не видит в этих европеизированных русских ничего, кроме фальши, заискивания перед иностранцами в сочетании со скрытой враждебностью к ним, мнимого радушия и т. д., короче, ничего, кроме лжи, бескомпромиссным вселенским борцом с которой он себя объявляет. В отличие от них простой русский народ, с которым де Кюстин познакомился в дорожном путешествии, произвел на него преимущественно благоприятное впечатление, в чем-то даже вызвал искреннее восхищение. Ему и «жаль русских крестьян, хотя они самые счастливые, то есть наименее достойные жалости люди в России», и не жаль, поскольку они безропотно терпят свое рабское положение в условиях крепостного права. Вообще, описывая русские национальные черты, как он их видит, маркиз не забывает каждую характеристику, которая могла бы иметь позитивный смысл, снабдить эпитетом, меняющим знак однозначно на негативный: «Тщеславная прозорливость, холопская проницательность, язвительное лукавство – таковы главные свойства их ума…»

Можно согласиться с тем, что большая часть написанного де Кюстином относительно характера русского дворянско-чиновнического сословия справедлива. Принадлежи эти пассажи русскому писателю, они были бы расценены как критика «низкопоклонства перед Западом» и, одновременно, критика «отставания» от него, – но у маркиза явно были другие мотивы .

С одной стороны, в маркизе де Кюстине кипит возмущенная европейская спесь: как могут русские, эти северные варвары, эти «переряженные китайцы», призвание которых – лишь «переводить европейскую цивилизацию для азиатов», претендовать на значимое место среди цивилизованных народов Европы! Русские для него en masse – это недочеловеки, скрывающие под европейским платьем и внешним лоском свой звериный медвежий мех. Русских, повторяет маркиз, нужно долго учить «человечности» (сейчас это называется «общечеловеческими ценностями»), «толковать ныне русским любого звания о свободолюбии было бы преступно ; наш долг - проповедовать им всем без исключения человечность».

С другой стороны, можно догадаться о тщательно скрываемом, но от того не менее остром комплексе неполноценности и недоумении: как могли эти варвары, этот собранный в полки «полудикий народ» разгромить гениального Наполеона с его самой лучшей в мире, полумиллионной европейской армией?.. И де Кюстин не находит лучшего ответа, чем «огонь подо льдом, орудие дантовских чертей: вот что Бог дал русским, чтобы отразить и разгромить нас!»

Один из любимых занятий де Кюстина в своем сочинении – развенчание Петра I, всех его планов и начинаний, да и вообще любых достижений русского государства и русских людей. При этом он использует прием, который до сих пор является одним их основных в арсенале российской либеральной интеллигенции, а именно: дискредитация русских побед и достижений посредством бухгалтерии затрат и жертв . Так, архитектурное великолепие Петербурга или Москвы вызывает у маркиза отвращение или ужас, поскольку «стоит на костях» и «прославляет деспотизм».

В характеристике политического строя в России (как, впрочем, и по многим другим вопросам) де Кюстин не оригинален: он сразу начинает с цитаты фон Герберштейна (приведенной мною выше), которую вычитал у Николая Карамзина , и развивает её в различных вариациях с присущей ему французским остроумием и бойкостью языка. При этом проблематичность, присутствовавшая у австрийского барона, у французского маркиза исчезает напрочь: он категорически убежден, что «если народ живет в оковах, значит, он достоин такой участи; тиранию создают сами нации ». Да, собственно, в России и нация-то фальшивая, «русского народа ещё нет – есть только императоры, имеющие рабов, и вельможи, также имеющие рабов; народа все они не образуют».

В трактовке русского государственного строя де Кюстин априори пользуется той же схемой, что и его предшественники: тиран и рабы. Дополнение её маркизом состоит разве что в том, что он видит в России, как и в своей родной Франции, отсутствие общественной иерархии и «всеобщее равенство ».

Примеры русской тирании и рабской психологии маркиз черпает из «Истории Государства Российского» Николая Карамзина, обильно цитируя и комментируя страницы, посвященные правлению Ивана Грозного, а также повторно цитируя цитаты, которые сам «робкий историк» Карамзин (такую характеристику даёт ему де Кюстин) делает из сочинений иностранцев о России. Хотя де Кюстину прекрасно известно и про восстание декабристов, и про Чаадаева (с которым он мог встретиться, но не стал), и про крестьянские бунты, он ни на мгновение не сомневается в том, что русские – это «нация рабов». Он признает, что русские цари делали для своего народа и страны добрые дела, а Николай I – так вообще душка, но считает, что это хуже, чем если бы они были мучителями и сплошь творили откровенное зло, поскольку снижает вероятность восстания и свержения тирании.

Мифопоэтическое сказание Астальфа де Кюстина о населенной людьми-призраками ледяной пустыне (притом, что едва ли не всё время своего путешествия маркиз изнывал от жары), своего рода Царстве мертвых на земле, то и дело переходит в жёсткий идеологический регистр пафосного разоблачения коварных и гнусных русских планов . Признавая, что лишь малую толику увиденного в России ему удалось по-настоящему понять («я надеялся добраться до разгадок, привёз же вам одни загадки»), он, тем не менее, уверен, что главное постиг.

«В сердце русского народа, – пишет де Кюстин, – кипит сильная, необузданная страсть к завоеваниям – одна из тех страстей, что вырастают лишь в душе угнетенных и питаются лишь всенародною бедой. Нация эта, захватническая от природы, алчная от перенесённых лишений, унизительным покорством у себя дома заранее искупает свою мечту о тиранической власти над другими народами; ожидание славы и богатств отвлекает её от переживаемого ею бесчестья; коленопреклонённый раб грезит о мировом господстве, надеясь смыть с себя позорное клеймо отказа от всякой общественной и личной вольности ».

Собственно, на этом можно закончить экскурс в сочинение маркиза де Кюстина, поскольку все основные черты мифа о России‑подражательнице и рабском менталитете несуществующего народа, жаждущего мирового господства, проявлены с достаточной ясностью.

Стоит ли задавать вопрос о том, каких, собственно, откровений о России, какого проникновения в глубины русского национального характера можно ожидать от иностранцев с таким негативным, враждебным отношением?.. Вопрос очевидно риторический.

Тем не менее, остаются два содержательных, сущностных вопроса: о действительном отношении русских к власти и подлинной основной черте их менталитета (или национального характера).

Обратимся к историческому (или мифическому) эпизоду «призвания варягов», упоминаемому в «Повести временных лет». Допустим, что такой факт на самом деле имел место так, как он описан, и попробуем понять, о чем он свидетельствует. Неужели о любви к рабству?

Согласно «Повести», исходная ситуация «призвания варягов» заключалась в том, что среди нескольких славянских и финских племен по неясной для нас причине возникла кровопролитная междоусобица («бысть межи ими рать велика и усобица, и въсташа град на град, и не беше в нихъ правды»). Дабы прекратить междоусобицу они решили обратиться к варягам, которых вроде бы сами за некоторое время до того изгнали («изгнаша Варягы за море, и не даша им дани, и почаша сами в собе володети »). Летописец сообщает от этом так: «И реша себе: князя поищем, иже бы воладел нами и рядил бы по праву ». Прошли они за море, к варягам, и сказали: «Земля наша велика и обильна, а наряда (именно «наряда», а не «порядка». – прим. В.Н .) в ней нет. Приходите княжить и воладети нами».

Итак, о чем же просьба? Даже если перевести «наряд» как «порядок», то просители описывают ситуацию отсутствия порядка в смысле отсутствия власти. Междоусобный конфликт между равными сторонами конфликта в давние времена решался за счет обращения к третейскому судье (да и сегодня такой институт существует). Слово «воладеть », как указывает, например, «Этимологический словарь русского языка» М.Р. Фасмера , означает не только и не столько «владеть» в смысле обладания или права собственности, сколько «править, властвовать». На то, что в данном случае имеется в виду именно это значение, указывает та часть текста, в которой говорится, что племена «сами в себе воладели», то есть сами правили собой. Призыв «княжить» означал прийти с дружиной и обеспечить военную защиту прежде всего. Таким образом, не сумевшие разрешить сами конфликт между собой племена обратились к третьей стороне, вождю варяжской военной дружины, с тем, чтобы он пришел править ими, обеспечивать военную защиту и разрешать споры («рядить») «по праву».

Эка невидаль – чужеземные властители! В те времена в Европе это было обычное дело. Только если другие племена и земли воинственные норманны и викинги захватывали силой и порабощали, то упоминаемые в «Повести» славяно-финские племена пригласили варягов сами, заключили с ними, так сказать, своего рода «общественный договор». Нужно обладать очень развитым воображением или быть уверенным в абсолютной ценности власти, чтобы увидеть в этом эпизоде желание по доброй воле стать рабами.

Если говорить об отношении русских к власти, то этот пример показывает, скорее, что власть как таковая для тех племен, которые призвали варягов и стали первоначальной основой русского государства, не представляла особой ценности . Им важно было прекратить кровавые междоусобные конфликты и получить инстанцию, который будет «рядить по праву» и профессиональной вооруженной силой защищать их от желающих захватить их добро, а их самих угнать в рабство – самое обычное рабство на чужбине.

Можно сказать, что русский человек в типичном случае не понимает сложной физики и метафизики власти, к власти не рвется, она не имеет для него собственной ценности. Русский человек, если и берет власть в свои руки, то, как правило, исходя из каких-то посторонних для «воли к власти» мотивов: позитивных (желание «сделать дело») или негативных (корыстные интересы, компенсация «комплекса неполноценности»). Бывает, его уговаривают занять высокий пост: «сам видишь – больше некому». Если говорить о царях, то, как известно, первого Романова, Михаила , избрали царем, не спрашивая личного согласия, и затем уговаривали взойти на престол. Многие русские историки сомневались, что и шестнадцатилетний Иван IV, будущий Грозный, проявил инициативу стать царем (подчеркивая, как и в случае с Михаилом, роль настоятелей Русской Православной Церкви). Заявления Ивана Грозного об отречении трудно представить звучащими из уст европейских монархов. Не особенно держался за власть и последний русский император Николай II , назвавший себя «Хозяин Земли Русской». Не в последнюю очередь именно потому, что русский человек не рвется к власти, а воспринимает ее, скорее, как бремя, среди «правящего класса» в России всегда было столь непропорционально много инородцев.

Переходя к ответу на второй вопрос – о том, какая черта национального характера или какая идея является основополагающей для русского народа, – вернемся к архетипической ситуации «призвания варягов» проторусским этносом.

Описание бедственной ситуации кровавых «разборок» между племенами резюмируется летописцем словами «и не беше в нихъ правды », а требование к будущему князю выражается в словах, чтобы он «рядил по праву ». В целом это означает запрос на справедливость .

То есть, не рабской зависимости, не власти над собой, но справедливости искали наши пращуры . И приписывать им своего рода мазохизм на основании этого эпизода довольно странно.

Идея справедливости – в русском языке этимологически, в русском менталитете архетипически и в русской цивилизации онтологически – связана, или даже производна от идеи правды (лучше даже с заглавной буквы: «Правды»). «Где справедливость, там и правда» – гласит поговорка, а выражения «искать правду» и «добиваться справедливости» практически синонимичны. Правда, согласно своей идее, столь самоочевидна – «правда светлее солнца», «правда права сама собой» – что у всех, узревших её, не остается сомнений в том, кто виноват и что делать. Неслучайно главный древнерусский источник права, связываемый с Ярославом Мудрым , назывался «Русская правда» (много позже появились «судные грамоты» и «Судебник»).

Онтологический свет Правды освещает и практическую сторону идеи справедливости, выраженную классическим принципом «каждому – своё». Указанный принцип использовал для определения понятия справедливости ещё Платон , он был принят римскими юристами и через рецепцию римского права так или иначе нашёл отражение в правовых системах европейских государств.

Есть основания полагать, что принцип «каждому – своё» имеет гораздо более древние корни, чем античность, и, подобно магии, имел практически всеобщее распространение среди человечества . Он предполагает, что ничего в этом мире не про(ис)ходит просто так – всё находит ответ, получает воздание, и справедливость состоит в том, что каждый и за каждое получает своё. «Как аукнется, так и откликнется», «что посеешь, то и пожнёшь», «любишь кататься, люби и саночки возить», «по Сеньке шапка», «какова работа, такова и плата», «кто плут, для того кнут», «на доброе добром отвечают» (однако же, «на злое злом не отвечай») и т. д.

Правда практически важна для справедливости, поскольку применение принципа «каждому – своё» связано с решением вопросов, кто есть «каждый» (и какой именно «каждый») и какое «своё» ему положено.

Эмпирически, однако, сплошь и рядом складывается ситуация, когда у каждой из сторон конфликта «своя правда», то есть собственно Правды как бы нет («не беше в нихъ правды»). Для сохранения целостности онтологической картины мира приходится делать дополнительные допущения. Например, вводить представление о том, что есть множество человеческих частных «правд» и есть истинная Правда (именуемая также «Истиной»), которая как бы парит в горнем мире и не зависит от страстей, пристрастий, «оптических искажений» мира дольнего, человеческого. Используя известную метафору Платона, можно сказать, что истина в каждом случае (жизненной ситуации) единственна, но зрит её только Бог и, может быть, души людей в Небесном мире, а живые люди довольствуются лишь тенями на стенах пещеры своего ограниченного разума. В Евангелии та же, по сути, идея выражена в словах Иисуса Христа : «Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня» (Ин.14:6). Православие утверждает, что верующий при всех обстоятельствах может рассчитывать на Божественную Истину, и в этом – основа его спасения (Пс. 35:6; 39:11; 90:4).

Отсюда – закономерное требование к человеку, который призван или берётся вершить справедливость, чтобы он имел некий Божественный мандат. Не исключено, кстати, что в архетипической ситуации «призвания варягов» были задействованы жрецы племен, но в дальнейших пересказах этой истории христианскими монахами сведения об этом, само собой, были опущены.

Так называемая сакрализация власти в ее русском варианте свидетельствует не о силе идеи власти или государства, но о ее слабости в уме и душе народа. Самодержавие приходилось укреплять религиозным авторитетом именно потому, что собственного авторитета ему никогда, «от призвания варягов», не хватало . Государство и Церковь всегда в России поддерживали друг друга и падали также практически вместе. Для их устойчивости, конечно, необходим третий компонент, а именно народ, его расположение к власти и религии. Триада Уварова – не только и не столько идеологема, сколько констатация исторического факта.

Справедливость, по мнению русского народа, выраженному в пословицах и поговорках, «камень раздробит», «тьму осветит» и даже «мертвого воскресит».

Идея справедливости тесно связана с русским патриотизмом. Русский человек грудью встает на защиту своей страны, когда видит, что ей чинят несправедливость , и с сомнением относится к тем действиям власти (в том числе военным), в которых не видит справедливости. Примером тут может служить хотя бы новейшая история чеченских войн, а именно – разница в отношении русского народа к первой и второй войне.

У самодовлеющей идеи справедливости, однако, имеется не только светлая, но и, так сказать, темная сторона.

На темной стороне, например, находится довольно пренебрежительное отношение к законам. Если некий закон расценивается как не справедливый (не говоря уже об оценке «несправедливый»), то он едва ли не автоматически становится необязательным к исполнению. А поскольку понимание справедливого или несправедливого в той или иной ситуации нередко зависит от собственного интереса («в чужих-то делах всякий справедлив…»), находится под сильным влиянием стремления к собственной выгоде («у людей где выгода, там и справедливость») или иных факторов, то общую картину, складывающуюся в результате, предсказать нетрудно. Собственно, она у нас перед глазами.

С темной стороной идеи – точнее, принципа – справедливости связан также феномен терпения, столь удивлявший иностранцев, начиная с фон Герберштейна. В жестко стратифицированном (сословном или кастовом) обществе, в котором границы страт, социальных групп или статусы индивидов закреплены в культуре (традициях, обычаях), а не только в законах, принцип справедливости противодействует социальным изменениям: поскольку «каждый» оказывается разным в зависимости от страты, то и его «своё» оказывается разным, что вполне соответствует принципу «каждому – своё». Поэтому простой народ терпит «притеснения» (по мнению стороннего наблюдателя), которые чинит ему дворянство, а дворянство терпит «притеснения» со стороны монарха – и вся эта конструкция терпения держится до тех пор, пока более-менее соблюдаются определенные культурой (менталитетом) рамки допустимого «притеснения». Возмущение возникает, когда в страте или социальной группе почему-либо появляется и распространяется мнение, что её лишают (недодают) «своего» («баре грабят простой народ»), которое было раньше или на которое она теперь почему-то начинает считать, что имеет право. Или когда формируется мнение, что вышестоящие и властвующие – какие-то «не такие» («царя подменили»), не имеющие в действительности права на положенное этой страте/группе «своё». Нарастание недовольства такой «очевидной несправедливостью» раньше или позже приводит к тому, что терпение лопается: причастные к власти устраивают заговор, простой народ пускается в бега или бунтует. Примеров этому несть числа в русской истории – и куда только девался «рабский менталитет»!..

Безусловно, в теме национального русского характера и идеи много разных граней и нюансов, едва ли их можно охватить в одной статье, мы сделали лишь набросок, но и из него, думается, в достаточной степени ясно, что идея справедливости вполне может претендовать на роль непреходящей русской национальной идеи, а стремление к справедливости – на основную черту менталитета русского народа .

Глава московского землячества крымских татар Эрнст Кудусов публично назвал русских "потомственными рабами ". Соответствующее заявление Кудусов сделал в ходе своего выступления в эфире Общественного телевидения России.
Отвечая на вопрос ведущего, насколько Крым, по его мнению, политически разделён между "русскоязычной" и крымско-татарской частями населения, Кудусов заявил: "Нам придётся немножечко обратиться к истории. Во-первых, крымско-татарский народ - это коренной народ. Во-вторых, он репрессированный.
То есть, в 1944 году там ни одного крымского татарина не осталось. Сталин решил уничтожить крымских татар потому, что это не раболепствующий народ, он никогда не знал рабства. А Сталин привык управлять рабами. Поэтому ему очень нравились русские - бывшие рабы, потомственные рабы. Тысячелетнее рабство, ничего тут не сделаешь".

К членству в ЕС и НАТО, само собой. Почему? Ну конечно — «потому что все это против России!» Но если все хорошее, свободное, успешное — это то, что против России, то что же такое сама Россия?

Они не виноваты, говорят нам. Или, в крайнем случае, не так уж виноваты. Их зомбировал телевизор. Они не выродки, не подонки, не злобные горлумы. Они просто не разбираются в политике и не имеют доступа к объективной информации. Или, по крайней мере, не умеют ее искать. Они как дети, не доросшие до свободы и слепо верящие каждому очередному злому кремлевскому отчиму — нельзя же ненавидеть обманутых детей…

Ну, во-первых, дети, которые за столько лет так и не повзрослели, называются олигофренами.
Во-вторых, «изрубили эти детки очень многих на котлетки», причем началось это, мягко говоря, задолго и до Путина, и даже до Ленина.

В-третьих, доступ к информации у них есть, и кликнуть по ссылке не намного сложнее, чем включить очередного Киселева. Несмотря на все уже принятые меры по удушению интернета в России, даже людям, не умеющим обходить блокировки, все еще доступно достаточно русскоязычных сайтов, дающих реальную информацию. А тем, у кого совсем нет интернета или кто не умеет им пользоваться, звонят и пишут знакомые, родственники, друзья (становящиеся после этого, как правило, бывшими друзьями). Пытаясь объяснить, как обстоят дела на самом деле, и натыкаясь на глухую, непробиваемую стену тупой злобы, ненависти, огульного отрицания и фактов, и логики.

Но хорошо. Предположим даже на миг, что у среднего россиянина действительно нет никаких источников информации, кроме кремлевской пропаганды. Можно ли придумать ему хоть какое-то оправдание хотя бы в этом случае?

Как известно, истерическая ненависть русских (россиян) к Украине началась с Майдана. Ладно — Киселев рассказал им, что там злые «бендеровцы», оснащенные в лучшем случае деревяшками, денно и нощно избивают вооруженный до зубов и специально натренированный на разгон толпы «Беркут». Оставим в стороне правдоподобие такой картины и умственные способности тех, кто способен в нее поверить. Предположим, избивают. А что — русские так любят ментов? Для ответа на этот вопрос даже не надо фантазировать — есть данные соцопросов. Милиция — один из самых непопулярных институтов в России, рейтинг ее доверия — чуть выше статистической погрешности.

Большинство русских считает, что милиция хуже бандитов. Откуда же вдруг такая трогательная любовь к украинским ментам? Не от извечной ли ненависти трусливого и жалкого раба к тому, кто осмелился восстать, не от пропитанного ли черной завистью желания немедленно втоптать смелого и гордого в ту же грязь? «Как так — я терплю, когда меня бьют сапогом по морде, еще и сапоги целую, а кто-то рядом не стерпел? Меня будут бить, а его нет?! Ах он гад!!!» Не тот, кто бьет и унижает, гад, а тот, кто не смирился с унижением!

И то, что Янукович и его подельники — ворье эпических масштабов, русские, конечно, знают, даже если Киселев и не показал им Межигорье. Уже хотя бы в силу их твердой убежденности, что человек на таком посту не воровать не может (они, разумеется, судят по себе и собственным правителям, которые плоть от плоти их, но в данном случае они правы).

Так отчего же их так озаботили юридические тонкости отстранения вора от власти? Отчего им так хотелось оставить вора на высшем посту «братской» страны? Причина, разумеется, все та же — «мы своим ворам сапоги лижем и все безропотно отдаем, а эти теперь не будут?! Уу, гады!!!»
Чем еще провинился Майдан перед киселезрителем? Ну конечно — тем, что его-де американцы устроили. То есть русские на полном серьезе считают, что десятки тысяч людей будут три месяца стоять на морозе, лезть под дубинки и (на морозе же) водометы, а в итоге и под пули — за печеньки от Виктории Нуланд. Ну или пусть даже за сколько-то там гривен в день — 100, 200, сколько там называла российская пропаганда? Поверить в такое, очевидно, способен лишь тот, кто сам готов продаться столь же дешево. При этом, когда Путин откровенно покупает Януковича обещанием кредитов и скидки на газ — это все нормально, ему можно, только Америке нельзя. «Стелиться под Америку» — это плохо, а стелиться под Россию — хорошо, хотя вопрос о том, кто живет лучше (и не только в материальном плане), даже ставить смешно.

Но вот интересно — а чего ж тогда американцы, коли их главная цель — Погубить Россию (русские, я знаю, что это ваш Символ Веры, но хоть один нефантастический аргумент в его поддержку, а?), действуют такими окольными путями? Почему не купят себе революцию прямо в Москве, раз это так просто? Почему, наконец, Антимайдан, который, по-вашему, не за печеньки, а за патриотизм (под которым вы почему-то понимаете верность чужой, т.е. вашей, стране), имел столь жалкий вид? Где миллионы идущих сражаться за Януковича? И о каком «военном перевороте» вы говорите, если армия в событиях не участвовала, а бронетехнику и армейское вооружение применяли исключительно силовики Януковича? Какая такая «военная хунта» пришла к власти, где там хоть один военный? Турчинов? Яценюк? Ах, Дмитро Ярош? Каково его звание и, главное, какую должность в новом правительстве он занял?

Все действия новой власти были утверждены парламентом, который никто не разгонял и откуда даже не выгнали депутатов от Партии регионов. Было сделано все для скорейшего проведения честных демократических выборов, на которые были зарегистрированы кандидаты самых разных взглядов, включая самые антимайданные. И которые — несмотря на войну, развязанную вашим государством с целью, в том числе, их срыва, о чем недвусмысленно свидетельствуют действия ваших боевиков на подконтрольной им на тот момент территории — таки прошли с соблюдением всех норм и продемонстрировали, что большинство украинцев не только на Западе, но и на Востоке поддерживают европейский выбор. Купить все их голоса физически невозможно, у Виктории Нуланд нет столько печенек. А когда у вас, дорогие россияне, в последний раз проходили честные выборы, ась? Не слышу! Ну так и у кого в итоге правит хунта?

Русские ненавидят украинцев именно за западный выбор, за стремление к свободе, демократии, европейским ценностям. К членству в ЕС и НАТО, само собой. Почему? Ну конечно — «потому что все это против России!» Но если все хорошее, свободное, успешное — это то, что против России, то что же такое сама Россия? Почему целый народ готов на все, чтобы вырваться из ее «братских» объятий, и она не в состоянии удержать его ни подкупом, ни насилием? Почему вы, русские, что бы вам ни рассказывал Киселев, считаете себя вправе кого-то удерживать силой, мешать уходить в Европу суверенной стране, которая сама этого хочет?

За что вы ненавидите Европу и Америку, что плохого они вам сделали (нет, не надо про санкции, введенные в ответ на развязанную вами войну), что плохого сделал НАТО хоть одной демократической стране и чем эта организация грозит вам, если вы якобы не собираетесь ни на кого нападать? Или таки собираетесь? Чем считать базы НАТО в чужих странах, лучше бы посчитали дворцы Путина в своей. И аргументированно ответили, что приносит вам больше вреда.

Ах, ну да конечно — «защита украинских русских от страшных фашистов-нацистов». Опять же — оставим в стороне умственные способности народа, верящего, что нацистов может поддерживать Европа, во многих странах которой с нацизмом борются настолько радикально, что перехлестывают уже в другую сторону, нарушая свободу слова (уголовные преследования за отрицание Холокоста, за символику и т.п.) Опять же, если предположить, что Европа каким-то непостижимым образом вдруг стала нацистской, как это совмещается с гей-парадами, которые так возбуждают русских? И почему главные российские «борцы с нацизмом» рвутся туда ездить, покупать там недвижимость и учить там детей (среди сплошных фашистов, геев и педофилов, да), и тот же Киселев очень обиделся, когда его лишили визы?

Проигнорируем и полное незнание арифметики, которая показывает, что за кандидатов «нацистских» — не в реальности, конечно, а с точки зрения российской пропаганды — партий проголосовала лишь пара процентов украинских избирателей (ну пусть даже 10%, если к ним прибавить Ляшко). О том, что никаких фактов дискриминации русскоязычных в Украине так никому и не удалось отыскать, зритель Киселева, конечно, не знает. Хотя тот факт, что именно русскоязычные добровольцы являются едва ли не самыми эффективными бойцами украинских восточных батальонов, вынужден был признать даже Гиркин.

Тот же Гиркин публично жаловался, что население Донецкой и Луганской областей совершенно не жаждет идти под его «освободительные от нацизма» знамена, а кто приходит — оказывается редкостным сбродом (куда больше напоминающим как раз-таки не героических партизан, а полицаев, какими их рисовала кондовая советская пропаганда). И почему кровь русскоязычных льется только там, куда пришли из России их «защитники» («мы принесли войну в этот город» — опять же Гиркин о Славянске), а в соседних регионах Юго-Востока все спокойно? Ведь даже Киселев не может скрыть, что нету в Днепропетровске никакой «народной республики», вот нету и все? Но самое главное даже не это!

Праведную ненависть к нацистам можно принять лишь от пламенных интернационалистов. Русские же исходят такой осатанелой ненавистью к «укропам», «пиндосам», «гейропейцам» и — ну конечно же!!! — «жидам», что самым оголтелым членам НСДАП в пору было бы побледнеть от зависти — а может, и от отвращения. Количество членов различных неонацистских организаций типа РНЕ среди «антифашистов» с лжегеоргиевскими ленточками также более чем показательно, а наблюдателями на «референдуме» в Крыму были члены европейских ультраправых партий — они же суть главные поклонники Путина в странах ЕС. Зритель Киселева, конечно, мог никогда не слышать названий типа «Йоббик» (а услышав — очень бы развеселился), но уж фамилия Марин Ле Пен ему знакома?

«Крымнаш» и дальнейшие события на Донбассе с точки зрения хоть какой человеческой морали оправдать опять-таки невозможно. Пусть россияне верят в«референдум», устроенный за 10 дней под дулами российских автоматов (что признал уже и Путин!), на котором на самом деле за аншлюс проголосовало не более 30%. Но неужели их в детстве не учили, что красть и отбирать силой чужое нехорошо? Что, даже если считать древний Крым, находившийся в составе России всего 2 века (русские платили дань крымским татарам дольше), «исконно русской территорией, подаренной Хрущевым», то подарки нельзя отбирать назад без согласия нынешнего владельца (изрядно, кстати, вложившегося в обустройство по большей части бесплодной земли)?

Что это называется разбоем и бандитизмом, даже если жертва, напуганная наставленным на нее оружием, не сопротивляется? Кем, наконец, надо быть, чтобы одновременно оправдывать две чеченские войны за собственную территориальную целостность, которые велись совершенно варварскими средствами, и при этом столь нагло нарушать территориальную целостность сперва Грузии, а потом Украины, провозглашая правительства этих стран, старающиеся это не допустить, «карателями» и «нацистами»?

И уж особый верх наглости и подлости — поставляя чужим «сепаратистам» танки, системы залпового огня и зенитные комплексы вместе с экипажами, вводить закон, карающий своих сепаратистов несколькими годами тюрьмы за одни лишь словесные призывы, причем «сепаратизмом» в этом случае считается уже и призыв вернуть Крым законным хозяевам! Опять же — как можно одновременно считать законным «референдумы» в Крыму, «ДНР» и «ЛНР», устроенные вооруженными самозванцами, и оправдывать ранее упомянутые действия боевиков, не дававших донетчанам проголосовать на президентских выборах, устроенных законным парламентом?

Наконец, всему этому не может быть оправдания даже с прагматической точки зрения, даже с подлой воровской позиции «мои шкурные интересы для меня важнее ваших законов и справедливости». Ибо, если русским хотелось в Крым — ровным счетом никто и ничто не мешало им туда ездить. Ни с пересечением границы, ни с языком никаких проблем не было, а низкие (кроме бензина) украинские цены позволяли обладателю рублей чувствовать себя почти богачом. Что теперь?

Вместо одной границы де факто две (российско-украинская, затем украинско-крымская), пересечение которых сопряжено с изрядными трудностями, если ехать по суше; а если по морю, то — гигантские очереди на паром, растягивающиеся на несколько дней (не говоря про удлинение всего пути), высокие российские цены, проблемы с продуктами, с водой, со всем подряд, кроме портретов Путина — и, главное, тотально дотационный регион, на который уже безвозвратно ушли деньги из Пенсионного фонда и в дальнейшем будет уходить больше, чем на Чечню, и это в условиях бюджета, трещащего под бременем санкций и выросших военных расходов. Ухудшение отношений со всем миром.

Достижение результатов, прямо обратных желаемым (идиотским, но желаемым): Украина теперь уж точно будет с Европой, а не с Россией (хотя, не будь всей этой гнусной агрессии — можно было бы устроить не «или-или», а «и, и»), а НАТО из партнера неохотно, но вынужденно превращается во врага и наращивает свои силы у российских границ. Донбасс рядового россиянина и вовсе никогда не интересовал, но там (и не только) были предприятия, осуществлявшие важные военные поставки в Россию. Теперь эти поставки кончатся. Короче, куда ни кинь — везде сплошной, чистый проигрыш. «Зато нагадили и продолжаем гадить хохлам и надеемся тем самым хоть как-нибудь досадить Европе и Америке» — вот и весь профит.
Так можно ли хоть как-то, хоть какой пропагандой оправдать людей с такими мыслями и чувствами, с такими ценностными установками? Людей, чья мотивация — пещерная национальная ненависть, лютая холуйская злоба против смелости, гордости и чести и стремление любой ценой, пусть в какой угодно ущерб себе, не позволить соседям и якобы братьям жить свободно, достойно и счастливо?

Ответ очевиден. За вычетом 5% исключений (а судить надо именно по «крымнашу», а не по рейтингу Путина, который на 10% ниже), народ России полностью разделяет вину своего недофюрера и не заслуживает ни оправдания, ни прощения, ни снисхождения.
Таков вердикт. А приговор скоро вынесет история.

По словам Кудусова, сейчас крымским татарам в Крыму "помогает существовать вражда между украинцами и русскими". "Те, кто сейчас выступает за присоединение Крыма к России - это чисто русскоязычное население.

Ни украинцы, ни крымские татары этого не желают и будут всячески препятствовать этому", - заявил глава московского землячества крымских татар.

Напомним, в качестве официальной причины депортации крымских татар 1944 года советское руководство назвало массовый коллаборационизм крымско-татарского населения. Советские источники также неоднократно сообщали о масштабном дезертирстве крымских татар из действующих частей Красной Армии и партизанских отрядов и переходе дезертиров на службу гитлеровского командования.

Вот и последняя новость новые друзья России КНДР, хорошее начало?

Газенваген on

Давно навязший в зубах тезис о якобы присущей русскому народу «рабской психологии» на самом деле никакой критики не выдерживает, а исторические предпосылки возникновения этого тезиса как раз ровно обратные – русский народ за многие тысячи лет никто и никогда так и не смог обратить в рабство (русская душа не приемлет рабства всеми своими фибрами), поэтому любой власти в России приходится искусственно поддерживать этот тезис, активно развивая, сохраняя за собой и поддерживая на высоком уровне те или иные методы манипулирования сознанием людей.

Впрочем, и само общество помогает власти поддерживать этот тезис. Ведь парадокс такого беспрецедентного свободолюбия русского народа приводит к тому, что любое поползновение на ограничение его свобод вызывает совершенно неадекватную обратную реакцию - народ погружается в апатию и беспробудное пьянство, а поэты и писатели разражаются такими шедеврами как, например, Пушкин - «К чему стадам дары свободы?», Лермонтов - «Страна господ, страна рабов», Чернышевский - «Жалкая нация рабов. Сверху донизу все рабы».

Общественная мысль начинает осциллировать в унисон, а подавляющее большинство людей - это существа ментально управляемые. И вот уже соответствующим образом сформировано информационное пространство, в котором живут эти люди, и власть начинает управлять не только сознанием, но и поведением этих людей, принявших вышеописанный тезис за истину. Именно поэтому те, кто хочет управлять массами и заставить их следовать своим замыслам, первым делом стремятся захватить под свой контроль СМИ, где господствует ложь и двойная мораль.

Конечно, наиболее стойкая и интеллектуально сильная часть народа способна вырваться из лживого информационного пространства, но таких людей власти всегда стремились либо уничтожать, либо изолировать остальных от их влияния. Конечно в этом есть определенный риск и для власть придержащих, так как подобная политика приводит к деградации нации и снижению эффективности её использования, но как говаривал еще старина Маркс - «при 300% прибыли нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы», а потом хоть трава не расти!

Если и было рабство, то только ментальное

А давайте задумаемся, откуда бы взяться на Руси рабству, если на протяжении всей истории оно фактически отсутствовало. У нас, собственно, никогда рабов не было. Мы их в страну не завозили, пленных в рабов не обращали, другие страны и народы с этой целью не покоряли (и даже многих освобождали от рабства). У нас даже колоний фактически никогда не было и каждый «оккупированный» регион продолжал жить по своим «правилам».

Ну да, у нас часто сетуют на «безобразное крепостничество», которое якобы превратило русский народ навечно в рабов. При социализме, например, с детства дурили голову этим «крепостным правом» (хотя реальное положение вещей со свободами тогда было нисколько не лучше, чем «до революции») и до сих пор некоторые с позволения сказать демократы распространяют заведомо ложную информацию о крепостничестве, как главном источнике российского рабства. А, между тем, крепостное право в России существовало не так уж и долго - в своей самой безобразно-жупельной форме оно сложилось только с 1718-1724 гг. (и, собственно, главным апологетом «безобразного крепостничества» стал Пётр I, который завез его с Запада), а уже в 1861 году оно было ликвидировано и с тех пор после освобождения крестьянства прошло 150 лет!

Кстати, официальная дата хронологии закрепощения крестьян в России, - , - исчисляемая якобы со введения ограничения права перехода крестьян от одного помещика к другому в Юрьев день, - неправомерна, так как Юрьев день был просто днем уплаты крестьянином налогов государству (а когда ему еще было платить, как не после сбора урожая?), после которого крестьянин мог подаваться на все четыре стороны - . Интересно, что узаконение крепостного права введением Юрьева дня историки стали считать с легкой руки Татищева, который за уши притянул такую трактовку только из-за того, что она действительно официально ограничила права крестьян на свободу перемещения (хотя это больше напоминало введение института прописки/регистрации, нежели рабство). То есть, относительно небольшое ограничение свобод российскими интеллектуалами тут же было названо «рабством».

Для сравнения, во многих европейских странах, прошедших через крепостничество, последнее существовало значительно дольше и было распространено гораздо шире. Так, например, в той же Германии крепостное право сложилось уже к XV веку, а отменено было в конце XVIII – начале XIX в., то есть существовало как минимум в два раза дольше, чем в России.

Ну а в самых демократических ныне США вообще было натуральное рабство, которое и просуществовало дольше, чем крепостное право в России и было отменено позже.

Причем особо отметим, что в частной собственности у российских помещиков никогда не было и половины от всех крестьян! Большинство крестьян на самом деле были лично свободными и принадлежали либо к категории государственных , либо к категории удельных крестьян. Государственные крестьяне - это большое сословие, образованное из всяких кулаков-однодворцев и прочих хозяйственных мужиков, которые жили на казенных землях и платили только налоги в пользу государства, но они всегда считались лично свободными. В 1886 г. они получили право полной собственности на землю за выкуп. А удельные крестьяне - это, в принципе, формально зависимое сословие, но оно принадлежало императорской семье, а значит тоже находилось в государственном управлении. Они проживали на так называемых удельных землях и платили налоги в основном в форме оброка. В 1863 г. (чуть позже крестьянской реформы 1861 г.) они тоже получили свою землю в собственность, а формальную личную свободу им давали за обязательный выкуп части удельных земель.

Более того, на бо льшей части территории России крепостного права вообще никогда не было: во всех сибирских, азиатских и дальневосточных губерниях и областях, в казачьих областях, на Северном Кавказе, на самом Кавказе, в Закавказье, в Финляндии и на Аляске. И, кстати, большая проблема у властей России была с так называемыми «беглыми» крестьянами, которые отказываясь подчиняться помещикам, валили с родных мест на свободные от крепостного права территории. И таких свободолюбивых граждан всегда было очень много, что заставляло власть в XVI-XVII вв. увеличивать сроки розыска беглых крестьян сначала до 5, а потом и до 15 лет, что тоже является косвенным свидетельством свободолюбия русских.

Интересна в этом смысле позиция некоторых крестьян, которые, возможно, и воспринимали власть сквозь призму ее официального «освещения в СМИ», то есть формировали свои убеждения и позиционирование в обществе в соответствии с официальной доктриной, но они были вполне довольны своим крепостным положением, поскольку не мыслили себе иной жизни и не представляли, как вообще можно существовать по-другому. И никакие интеллектуалы, писатели и поэты не могли их убедить в том, что они рабы (чувствовали бы себя ущемленными - сбежали бы). Ведь по большому счету родина для человека - это то место, где, где он может жить по своему пониманию справедливости и по законам, соответствующим его ценностям. Ну вот такие это были люди и такое у них было понимание «свободы», но выводить из этого факта обобщенный тезис «рабской психологии», присущей всему русскому народу,- по меньшей мере странно. Поэтому, скажем, в поэме Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» обвинения поэта справедливы только для сельского старосты Глеба, который утаивал от своих крестьян известие о раскрепощении и таким образом оставлял восемь тысяч человек в кабале помимо их воли. Но ведь из одного этого факта поэт делает выводы обо всем русском менталитете, что в корне неверно. Таким образом, по сути единственное «обвинение», которое можно предъявить русским, - не фактическое, а ментальное рабство, - оказывается «сфабрикованным».

Да и в конце-то концов все государства - это ментально-рабовладельческие структуры, принуждающие людей проживающих на территории этих государств отдавать значительную часть продукта своего труда при помощи манипуляций сознанием и ментально-рабовладельческой экономической модели социума. Манипуляция сознанием подменяет естественные понятия и убеждения человека таким образом, что он, по сути находясь в полной зависимости от государства, считает себя свободным человеком, несмотря на свое подчиненно-ограниченное положение в действительности. А уж чем это достигается - дело десятое: введением ли каких-то социально-экономических идеологий, на основе национализма, патриотизма, религиозного единения или при помощи внешних угроз - военной, экономической и т.д.

Отсутствие сакральной власти и божественного подчинения

В России ни власть, ни религия, в отличие от абсолютного большинства других стран, фактически никогда не были сакрализованы. Свободная система отношений была и в Киевской Руси, и в Новгороде, и в других частях будущей России по крайней мере до имперских амбиций и построения имперской «вертикали». В военное время призывался на командование князь, а в мирное время «вертикаль» распускалась и правило народное вече. Эта свободная динамичная система называлась русской «соборностью» - умением собираться в минуту опасности и расходиться, когда опасность миновала, чтобы не уподоблять свою жизнь тюрьме и казарме, не искать искусственных «врагов» и не провоцировать новую войну для повышения ЧСВ (Чувства Собственной Важности).

Тема сакральности духовной и светской властей постоянно всплывает у нас, причем не только в религиозных дискуссиях (религиозных мракобесов и монархистов в последнее время хоть отбавляй), но при этом все почему-то забывают про исторические особенности нашего Православия. Ведь в отличие от Западной Европы, где Церковь сформировалась еще до того, как там появились современные государства и имела значительное влияние на светскую власть (то есть, дикие варвары получили церковь как готовый институт, причем не только идеологический, но и экономический) - у нас уже в принципе сформировавшееся государство само учредило Церковь и добровольно передало ей часть функций и собственности. Поэтому наша Православная Церковь всегда была теснее связана с государством, чем западная, но отношения светских и церковных властей были более прагматические. Возможно из-за этого прагматизма в верхах нашим властям так никогда и не удалось сакрализовать власть в глазах народа, хотя такие попытки, как и в любом государстве, на протяжении истории постоянно предпринимались. Однако формальное приятие «помазанников Божьих» так и не вылилось у нас в фактическое поклонение им, как «наместникам Бога на земле». С религией, кстати, та же петрушка - непогрешимых церковнослужителей в русском православии, в отличие от тогоже католичества, никогда не было, нет, и не будет...

«Ответили они Ему: мы семя Авраамово, и никому не были рабами никогда. Как же Ты говоришь: «вы сделаетесь свободными»? Ответил им Иисус: … всякий, делающий грех, есть раб греха». (Ин. 8:33-34)

Начнем с того, что в первоисточниках Христианства отношение к власти изначально было скептическим, о чем, собственно, повествуется в Библии при описании призвания первого царя Саула.

Там сказано, например, что пророк Самуил мудро правил еврейским народом от имени Бога в качестве верховного судьи до преклонных лет, но его сыновья уже погрязли в коррупции. Тогда еврейский народ, не доверившись церковной власти и отвергнув Бога, как своего прямого Правителя и Царя, попросил престарелого пророка поставить над ним светского царя (как у безбожных варварских народов), опасаясь чтобы после смерти пророка не водворилось прежнее бесправие и анархия.

Самуил обратился к Господу за советом и Господь велел поставить такого царя, заметив при этом, что тем самым евреи отвергли божественную власть. Причем Господь велел сразу предупредить глупых евреев, что светский царь будет их нещадно эксплуатировать, отберет у них ослов, рабов, лучшие поля и сады и прочее, да еще и обложит налогом в 10%. Сыновей призовет в армию, а дочерей поставит на кухню кормить себя и своих клерков. В общем, Господь строго предупредил евреев, чтобы ничего хорошего они от царя не ждали и потом не вздумали плакаться Господу, чтобы он их от этого царя освободил - Господь сразу обозначил свою негативную позицию по этому вопросу

То есть в этом смысле в Библии отношение к царской власти отнюдь не сакральное и хотя царя там «помазывают на царство», образом Божим он не является и произвольно меняется (Саула, скажем, вскоре заменили на Давида, которого тоже, в свою очередь «помазали», но не сакрализовали).

А сакрализация светской власти, собственно, исходит из Рима. Когда христианство стало приемлемым для элиты Римской империи - оно переняло часть греко-римской культуры и заговорило языком философов, точнее платоников. То есть, библейские тексты начали переиначивать и трактовать в соответствии с неоплатонической концепцией, и именно по ней, а не по Библии императора Константина, который провозгласил христианство государственным культом, начали считать отражением (земным образом) Бога, а священную римскую империю отражением Царства Божьего на Земле.

Интересно в этом смысле посмотреть, как менялась трактовка библейских текстов на Руси, так как у нас тоже были предприняты попытки сакрализации светской власти практически в полном соответствии с римской концепцией (ибо ничто не ново под Луною).

Возьмем, например, старославянское "Несть бо власть аще не от Бога: сущия же власти от Бога учинены суть » (Рим. 13,1).

Дословный перевод был бы таким: «Не есть власть, если не от Бога: истинные же власти от Бога установлены быть ». То есть, если власть не от Бога, то это не власть, а иллюзия оной.

Но в современном переводе Священного Писания с церковно-славянского языка (в том числе и синодальном) предлагается следующую редакцию: «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога: существующие же власти от Бога установлены » (Рим. 13,1).

Хотя слово «несть» ближе по смыслу переводится как «не есть», а не как «нет» (в Церковно-Славянском словаре у него два значения, но последнее нарушает грамматический и логический строй апостольских поучений); слово «аще» переводится как «если», а не «которая» (можно сравнить с греческим оригиналом «ου γαρ εστιν εξουσια ει μη απο θεου» или староанглийским переводом Библии Короля Иакова, где также соответствующее словосочетание означает «если не», а вовсе не «которая»); а слово «сущие» переводится как «настоящие» или «истинные», а вовсе не как «существующие» (пример - «сущая правда»). То есть смысл послания совершенно изменен в сторону сакрализации власти.

Возвращаясь к принятию Русью христианства, следует заметить, что в Византийской империи с сакрализацией светской власти всё обстояло чуть сложнее, то есть там светская власть была не такой абсолютно сакрализованной, как в Риме и допускалось несколько интерпретаций: одна точка зрения состояла в том, что «священство выше царства»; другая - о «симфонии» (согласии; греч. – συμφωνiα) названных служений друг с другом в едином церковно-государственном теле (аналогично «союзу» души и тела в одном организме); третья - что оба этих института (в рамках их «симфонии») есть «равновеликие дары Божии»; четвёртая - что цари имеют все архиерейские, за исключением священнодействия, права, что василевсы (греч. βασιλεvς) – верховные арбитры церковных дел и главы христианского мира. И преобладание какого-либо из названных воззрений (как и позже на Руси) находилось в зависимости от личностей царей и патриархов, а также от исторической и политической обстановки. Например, во времена неколебимости Византийской империи от авторитетных церковных деятелей (святых отцов) звучали первая, вторая и четвёртая точки зрения, в период мусульманского завоевания Востока - скорее вторая и третья, а на закате империи и после её падения - едва ли не исключительно четвёртая».

А с Русью еще сложнее, так как принятое Православие у нас было в полном подчинении византийскому, то есть даже если бы византийский Патриарх был бы наместником Бога на Земле, а Василевс - его отражением в земной власти, то русские священники и князья такого статуса все равно бы не имели (а византийские духовные и светские власти были не ближе русскому народу, чем Господь на небе). То есть, традиции придания сакральности непосредственной светской власти у нас при принятии Христианства не было.

После распада Византийской империи ситуацию пытался изменить Никон, объявив Русь третьим Римом, но при этом он сильно перетянул «одеяло» на себя. То есть, в период так называемого «раскола» между царем Алексеем Михайловичем и патриархом Никоном разразилась борьба за то, кто же из них действительно является наместником Бога на земле.

И Никон предпринял попытку установить в России теократическую монархию. Он утверждал, например, что Патриарх - это солнце, а Царь - луна, то есть именно Патриарх является главным наместником Бога, а роль царя - не более чем управляющего при нём (этакого исполнительного директора-распорядителя).

Алексей Михайлович, конечно побежал, позвонил в милицию воспротивился и созвал собор, где разгорелась дискуссия о том, что есть царь. И вроде бы порешили, что царь есть «местник Божий», то есть именно царь является наместником Христа, однако официально это не зафиксировали и долгое время фактически только Патриарх был сакральным властителем на Руси (хотя сам-то Никон из-за этого кончил плохо).

А начало полной десакрализации не только светской, но и церковной властей положил император Петр I, который вообще упразднил патриаршество, потому что помнил о том, во что вылились притязания патриарха Никона и с каким трудом они были ликвидированы светской властью.

Причем своими модернизационными реформами император Петра I привнес в Россию многое из того, что было в то время на Западе, в том числе и секулярные протестантские элементы для обоснования власти. Но этим по существу была разрушена старая формальная третьеримская (никоновская) модель, в которой московское царство трактовалось как образ Царствия Небесного. А элементов теократии с сакрализацией светской власти (или в более узком смысле - цезаропапизма), как в таких протестантских странах как Великобритания, Норвегия, Швеция или Дания, где монарх является главой церкви, Петр I фактически так и не установил. И хотя в период 1721-1917 в России была ситуация, близкая к «слабой» теократии протестантского типа, где Святейший Синод - коллективный орган руководства РПЦ, сменивший патриарха - был подчинён императору, которого в нём представлял светский чиновник - обер-прокурор Святейшего Синода, а Синод издавал постановления «по указу его императорского величества» и с 1797 года в российском законодательстве император даже назывался «главою церкви» и до 1902 считался «крайним судией» духовной коллегии/Синода, а оба эти наименования в православной традиции обычно применяются лишь к Иисусу Христу - реально всё это сопровождалось многочисленными оговорками и фактически не работало.

Напротив, Петр ввел совершенно секулярную по своему происхождению инстанцию - бюрократическое государство, которая вклинилась в старую теократическую систему и по существу начала ломать её. То есть именно с этого периода начинается не только фактическая, но и формальная десакрализация царской власти, которая хотя и завершилась только в 1917 году, но по сути никогда не прерывалась (те же декабристы, например, ничтоже сумняшеся основывали свои притязания на вышеупомянутых библейских текстах «помазания Саула», но в их изначальной трактовке, отрицающей сакрализацию светской власти).

И, наконец, возвращаясь к русскому народу отметим, что в России везде и во все времена власть мягко говоря недолюбливали. В Древнем Риме с его сакральной властью - гордились ею, американцы со своей абсолютно десакрализованной демократией - историю своей власти чтут и обожают, немцы ценят свой «орднунг» (порядок), а вот русские своей власти традиционно чураются. Пожалуй не было в России ни одного царя, президента или генсека, о котором после смерти не начинали бы говорить гадости (даже если боялись сказать о нем плохое при его жизни). То есть, власть в России никогда не признавали, а просто терпели, как чирей на заднице.

Но возможно это оттого, что у русского народа, даже при наличии внешних атрибутов рабства, всегда было очень сильное противодействие рабству внутреннему, принудить к которому гораздо сложнее...

Таким образом, добровольного подчинения кому бы то ни было у русского народа никогда не было, а рабство всегда бывает только добровольным (или обманно-добровольным).

В патриотических источниках возникновение этого мифа обычно связывают с нашумевшими трудами иностранных вояжеров вроде барона Герберштейна и маркиза де Кюстина. По моему мнению, это явное недоразумение. Не спорю, в работах упомянутых авторов "извечное российское рабство" и любовь к оному упоминаются, чуть ли не на каждой странице. Но вот откуда они почерпнули эту установку? Боюсь, что одной лишь "природной ненавистью" авторов к России и русским странную убежденность в рабской сущности русского народа не объяснить.

Попробуем разобраться подробнее.

Барон Сигизмунд Герберштейн - австрийский дворянин дважды (в 1517 и 1526 г.г.) посетил Россию в царствование Василия III, выполняя дипломатические миссии. По результатам своих наблюдений написал книгу "Записки о московитских делах". Там были таки строки: "Все они называют себя холопами, то есть рабами государя. Этот народ находит больше удовольствия в рабстве, чем в свободе", "Властью, которую он применяет по отношению к своим подданным, он легко превосходит всех монархов всего мира. И он докончил также то, что начал его отец, а именно отнял у всех князей и других властелинов все их города и укрепления. Во всяком случае, даже родным своим братьям он не поручает крепостей, не доверяя и им. Всех одинаково он гнетет жестоким рабством, так что, если он прикажет кому-нибудь быть при его дворе или идти на войну, или править какое-нибудь посольство, тот вынужден исполнять все это на свой счет".

Понятно, что для представителя правящего сословия "лоскутной" Европы, еще не вступившей в эпоху абсолютизма, российские порядки казались дикими. Власть императора Максимилиана была, в общем-то, номинальной. В Германии сплошная чересполосица, все владетельные синьоры считали себя пупами земли, а королей, в лучшем случае, первыми среди равных. А тут на тебе: "отнял у всех князей и других властелинов все их города и укрепления". Ужас! Заставляет вассалов выполнять государственные обязанности ЗА СВОЙ СЧЕТ! Кошмар! А вассалы, вместо того чтобы устроить хороший бунт славят своего сюзерена.

Маркиз Астольф де Кюстин - убежденный роялист и гомосексуалист в одном флаконе, побывал в России во времена Николая I. Впечатления об этой поездке он изложил в книге "Россия в 1839 году". Кроме описаний типов задниц русских ямщиков и императорского двора, маркиз оставил подробнейшие (по утверждениям прогрессивной либеральной общественности) описания нравов, обычаев, порядков и политической жизни России и русских. Книга сразу стала на Западе бестселлером, выдержала около сотни изданий и была переведена практически на все европейские языки. Похоже, что российское турне сильно разочаровало французского гомосека: "Россия, думается мне, единственная страна, где люди не имеют понятия об истинном счастье". Маркиз умудрился заклеймить в России все: начиная от пейзажей и березок и кончая высшим истеблишментом.

Интересно другое: как он за довольно короткое время, совершенно не владея русским языком, сумел у нас столько разглядеть и понять? Ответ прост и содержится в самой книге. Большую часть своих "наблюдений" автор вынес из приватных бесед с неким русским аристократом (дипломатом и литератором князем П. Б. Козловским) и, вероятно, с публицистом А. И. Тургеньевым. Упомянутые господа видно не слишком стеснялись в своих оценках российской жизни. "Знаток России" барон Герберштейн в свое время тоже практически нигде не был кроме Москвы, зато вдоволь пообщался с князем И. М. Воротынским.

То есть варяжские гости вовсе не измышляли сами особых русофобских злопыханий. Да и сочинить ложь, не имея представления о предмете без всяких оснований непросто - нужно хоть какое-то правдоподобие. Идиотской лжи о России и русских на Западе всегда было достаточно, но россказни о том, что по улицам ходят медведи особых переизданий не вызывали. А упомянутые граждане не только высасывали из пальца виртуальную русскую реальность, во многом они просто пересказали своим европейским читателям мнение высокопоставленных российских либералов о России вообще и о русском народе в частности. Так и представляешь себе, как тогдашние либеральные интеллигенты плачутся в жилетку заезжему иностранцу и взахлеб рассказывают ему о деспотичной российской власти, подлом народе, полном отсутствии прав и свобод. А иностранец сочувственно кивает. Потом они вместе начинают вспоминать и смаковать прелести европейского сервиса: чистые гостиницы без клопов, ровные дороги, фешенебельные курорты и шикарных куртизанок. Впрочем, насчет куртизанок я видимо загнул. Не та сексуальная ориентация была у маркиза. (От РП - да и насчет клопов и вшей в Европе все тогда было намного хуже, чем в России) Для того, чтобы понять как это происходило представьте разговор какого-нибудь гайдара или явлинского с западным корреспондентом.

Поэтому напрашивается вывод: миф о "любви русского народа к рабству" - это, увы, наш собственный миф. Он был создан, поддерживался и поддерживается либеральной частью нашей собственной элиты.

Для полноты понимания следует еще отметить, что по реалиям того времени все рассуждения о правах и свободах относятся только и исключительно к правам и свободам правящего сословия. На права и свободы так называемого "подлого народа" и нашим и европейским элитам было совершенно наплевать. Они их и за людей не считали. Суть претензий российских либералов к собственному государству заключалась в том, что это самое государство предъявляло к элите (по их мнению) чрезмерные требования и связывало священное право пользоваться многочисленными привилегиями с исполнением неких обязанностей перед обществом. А обязанности, как легко догадаться, мало кому нравятся.

По большому счету наши либералы имели основания для своих страданий. В том смысле, что конкретные исторические обстоятельства на протяжении многих веков вынуждали российское правящее сословие нести гораздо большую нагрузку, чем у их европейских коллег, а вот преференций они получали значительно меньше. Вот их жаба всегда и душила. И наплевать на объективные трудности, геополитическую ситуацию и экономические реалии. Чисто либеральный подход: дайте мне все здесь и сейчас, а после хоть потоп. А кто поддерживает концепцию "государева тягла и службы" и честно выполняет свой долг - безо всякого сомнения является прирожденным рабом. А как иначе, если не способен понять, что его личные права и свободы гораздо важнее интересов государства?

На протяжении всего девятнадцатого века эти настроения быстро распространялись в российской элите. В результате российское дворянство получило вожделенные свободы и вольности. То есть, сохранив и расширив привилегии, сложенные с себя обязанности расписало на "подлое" сословие. Барствуя в усадьбах и проводя время на европейских курортах очень приятно рассуждать о "лукавых рабах", которые не могут оценить высокие достижения цивилизации: бунтуют, мрут, пакости помещикам подстраивают. Ну, никак не хотят обеспечить своим хозяевам такую же красивую жизнь как в Европе.

Не мудрено, что многие известные российские литераторы того времени умудрились проехаться насчет исконного российского рабства. Причем даже те из них, которые на словах якобы радели о народе. Любить Россию и ее народ либералу хорошо издалека. Лучше всего из Парижа или Ниццы. Взять, к примеру, пламенного борца за свободу А.С. Пушкина. Напомню, поэт одно время состоял на службе Отечества. В Новороссийской губернии случилось бедствие - нашествие среднеазиатской саранчи. Губернатор направил несколько мелких чиновников, в том числе и Пушкина, оценить масштабы катастрофы. Текст предписания: "Состоящему в штате моем, коллегии иностранных дел, коллежскому советнику Пушкину. Поручаю Вам отправиться в уезды Херсонский, Елизаветградский и Александровский и, по прибытии в город Херсон, Елизаветград и Александрию, явиться в тамошние общие уездные присутствия и потребовать от них сведения: в каких местах саранча возродилась, в каком количестве, какие учинены распоряжения к истреблению оной и какие средства к тому употребляются. После сего имеете осмотреть важнейшие места, где саранча наиболее возродилась, и обозреть, с каким успехом действуют употребленные к истреблению оной средства и достаточны ли распоряжения учиненные для этого уездными присутствиями. О всем, что по сему Вами найдено будет, рекомендую донести мне". Катастрофа настоящая, без всяких кавычек, её последствием будет массовый голод с десятками, а то и сотнями тысяч погибших. Вот государство и пыталось смягчить последствия.

Александр Сергеевич, как истинный российский интеллигент, пытается от поездки на картошку, в смысле, на саранчу закосить по здоровью, причём, нисколько не пытаясь даже соблюдать видимость приличий. Пишет письмо в канцелярию губернатора: "Вот уже восемь лет, как я ношу с собою смерть. Могу представить свидетельство какого угодно доктора. Ужели нельзя оставить меня в покое на остаток жизни, которая верно не продлится?". И ведь не стыдно 25-летнему лбу.

"Закос" не проходит, поэт получает командировочные (400 рублей ассигнациями), кстати говоря, огромные деньги. Но на саранчу всё равно не едет, а отправляется в имение своего приятеля, где преспокойно отмечает свое 25-летие, распивая венгерское вино и читая первую главу Евгения Онегина, деньги при этом растратил на свои развлечения, то есть попросту украл. По возращении к месту службы вместо отчета сдает в канцелярию издевательские стишки: САРАНЧА 23 мая - Летела, летела, 24 мая - И села; 25 мая - Сидела, сидела, 26 мая - Все съела, 27 мая - И вновь улетела. Вот таков коллежский советник Александр Пушкин. Получив от начальства устный втык, "Наше Все" оскорбляется и подает в отставку, отписав друзьям, что за паршивые 700 рублей в год он горбатиться не собирается. Для сравнения, годовой доход средней крестьянской семьи составлял в то время около десяти рублей. Вот такие "души прекрасные порывы" посвященные Отчизне. Отмечу, Пушкина не гонять саранчу посылали, а оценить размеры катастрофы. В то время казна оказывала помощь пострадавшим от стихийных бедствий районам. Размер этой помощи, как можно догадаться, напрямую зависел от отчета посланного для оценки ситуации чиновника. Про то, во сколько человеческих жизней "подлых людишек" обошлись умилительные развлечения русского поэта, обличителям "рабского народа" даже думать возмутительно - что там какие-то жизни умерших жестокой смертью детишек по сравнению с развлечениями Свободной Личности?

Причем мифическая болезнь Пушкина совершенно не мешала поэту проводить время на балах и попойках, волочиться за женщинами и шляться по борделям. Отметим, что с саботажником Пушкиным обошлись "в рабской стране" невероятно и непозволительно мягко - за растрату казенных средств в реальной "свободной Европе" тех его запросто ждала бы долговая тюрьма и конфискация имущества.

Да и в наше время либеральная интеллигенция продолжает холить и лелеять давний миф о природном русском рабстве. К примеру: в сочинениях современных литераторов часто можно встретить стенания об опальных советских функционерах, которые безропотно шли в тоталитарные застенки. Даже из-за границы для этого приезжали. Нет, чтобы Свободным Личностям сбежать за кордон и поступить на службу к врагам России. Прирожденные рабы, других мнений быть не может! А вот в римском государстве император даже арестами себя не утруждал. Просто посылал к сенаторам центуриона со словами: "Цезарь желает, чтобы ты умер". И никто ему в этой мелочи не отказывал. А турецкий султан передавал своим чиновникам в качестве прозрачного намека шелковый шнурок. И душились сами как миленькие. Тоже рабы? Ну а про нравы французского и английского двора и то, что вытворяли тамошние короли как-то даже говорить неудобно - неугодного человека там просто стирали в порошок, головы катились с плахи, как тыквы, в тюрьмах гноили заживо с такой жестокостью и изощрённостью, какая "русским рабам" и не снилась.

А сейчас, когда сбылась многовековая мечта российской либеральной элиты и она полностью освободилась от любых писанных и неписаных обязанностей перед страной и народом, хорошо стало? Стоили ее права ездить за границу на сафари и свободы покупать виллы на лазурном берегу катастрофы нашего народа и государства?

Андрей Ходов

http://zhurnal.lib.ru/h/hodow_a/hhh-3.shtml

От Русский Проект : Миф о "русской рабской душе" намного старше. Он восходит ещё к временам Ивана Грозного и начавшейся тогда на Западе тогда идеологической войне против русского народа. Тогда компания клеветы на руководителя государства и русский народ была начата бежавшими на Запад предателями как русского, так и немецкого или польского происхождения, а подхвачена и раскручена уже была правящими элитами наших геополитических оппонентов. Оппоненты регулярно терпели сокрушительные поражения от нашего народа, чтобы понять это - достаточно взглянуть на карту. Рабы так не воюют, наша страна - настоящее кладбище неудачливых завоевателей. Поэтому, как водится на Западе, не преуспев на поле брани, они стали воевать из-под тишка бранным словом и клеветой.

Кстати, приведённое в качестве эпиграфа четверостишие из широко известного стихотворения лишь приписано Лермонтову фальсификаторами после его смерти. Литературоведы давным-давно знают, что Лермонтов его не писал, по крайней мере не существует никаких доказательств того, что оно было им написано, то есть с точки зрения науки объявлять о его авторстве и вводить его в школьные учебники - вопиющее безобразие. Написано и введено в обращеие это довольно бездарное русофобское творение было почти полвека после гибели поэта. Почему оно было приписано Лермонтову и кто, несмотря на протесты профессионалов, ввел его в школьные учебники, совершив целенаправленную идеологическую диверсию - разговор особый. В следующей публикации РП мы поговорим об этом.

Ей-богу, не вызывает раздражения, когда слышишь глупости от дураков или мерзавцев. Для дурака — это, можно сказать, призвание, говорить глупости; для мерзавца, подвизающегося на пропагандистском поприще, - профессия. Тут всё органично.

Некоторое раздражение вызывает, когда глупости говорят вроде бы умные и приличные люди. И одна из таких весьма расхожих и укоренившихся глупостей — про чуть ли не природное раболепие русского народа, который, де, только и способен, что либо лизать твёрдую длань своего деспотичного господина, либо, не найдя её, впадать в животное буйство бессмысленного и беспощадного бунта.

Я слышал это сотни раз, про «женскую» природу русской нации, мазохистическую любовь к кнуту и чуть ли не генетически обусловленное низкопоклонство перед любой тиранией (и чем свирепее — тем ниже поклон).

То говорилось многими людьми, впадавшими в уныние, близкое к отчаянью. «Ты посмотри на этот народ! У него рабство, наверное, давно уж в крови. Кто ни пытался изжить его — все обламывались. Они сами хотят быть рабами. Ни гордости, ни достоинства, ни чести... ни виду, ни шерсти — одна только подлость. И готовность визжать от восторга, быть счастливым до усрачки за царские подачки. С этим народом никогда ничего путного не сотворишь».

Я возражал: «То, что ты описал, вот это холопство, холуйство, раболепие — безусловно имеет место. Глупо было бы отрицать. Но это всё явления не русского, а московитского менталитета. Обусловленные вовсе не «генетикой», а социально-политическими особенностями именно Московии».

Возражали и мне: «Оно, конечно, прекрасно, в это верить, но ведь и Московия не просто так возникла и возобладала. Тем более не просто так — она возрождает именно этот менталитет раз за разом, после каждого своего крушения. Так может, следует признать, что первичен именно этот рабский менталитет, а социально-политическая организация — вторична, лишь проистекает из него?»

Пожимал плечами: «А то, что Московия рушится раз за разом, и всякий раз будто бы без особых причин, — не наталкивает на мысль, что она всё-таки чужеродное здесь явление?»

Ещё можно понять, когда о врождённом рабстве русских рассуждают иностранцы. Особенно, из стран, некогда подмятых под себя Российской Империей, а ныне очень гордящихся тем, что обрели свободу. Хотя и в этом случае приходится немножко осаживать: «Дружище, я не намерен оскорбляться за весь русский народ, поскольку не привык мыслить слишком собирательно. Но, надеюсь, и ты тоже понимаешь, что во всяком народе есть разные люди?»

Однако ж, говорят (и иностранцы, и наши скептики), что пусть и есть среди русских некоторое число свободолюбивых и сильных людей, но большинство — согбенные рабы. Ибо — вот такое уж бремя истории, под которым они, собственно, и сгибаются. Пятьсот лет деспотизма и холопства — и дегенерация личности как неизбежный результат.

Знаете, я бы рискнул утверждать, что чуть ли не из любого народа можно сделать стадо согбенных рабов и холопов-лизоблюдов, причём, не за пятьсот лет, а — в пределах одного поколения. Стоит лишь создать соответствующие социально-политические условия.

Не верите? А посмотрите, скажем, на чеченцев. Ладно, пусть русские — извечные и конченые рабы, жертвы Опричнины и крепостного права, чьё сопротивление сломлено, а достоинство растоптано. Но чеченцы, вайнахи? Исторически их ментальность могла ассоциироваться с чем угодно, но только не с рабской покорностью и благоговением перед властью. Скорее уж, уместнее было говорить, что они слишком строптивы, слишком самолюбивы, чтобы принять хоть какую-то власть над собой. И казалось, что непокорность - чуть ли не врождённая черта вайнахского сознания.

А нынче? Вот все эти многочисленные случаи, когда кто-то осмелился сказать хоть слово критики в адрес Рамзана Кадырова, самой безобидной, а потом «клеветника-охальника» распекают на местном собрании, уличая в недостаточно восторженном образе мысли, он же — кается, извиняется, объясняет, что чуть ли не Иблис его попутал и вложил столь непочтительные слова в его недостойные уста.

Это ж реально пиздец какой-то. Что-то среднее между Союзом Советских Писателей в семидесятые и Северной Кореей. И понятно, что среди чеченцев далеко не все рады такому положению вещей, но — предпочитают об этом молчать. А что вылезает наружу, что звучит в полную силу и без стеснения — так это такое раболепие, от какого и большинство московитских тиранов зарделись бы.

И вот это всё — устроил Рамзан Кадыров? Вот он так поломал об колено прежде непреклонный вайнахский дух, потому что он такая грандиозная харизматическая фигура?

Ну ладно, он не полный кретин, разумеется. Но и далеко не мастер каких-то тонких политических игр. Его хитроумие — чисто такое восточное очень инфантильное коварство. И по лидерской харизме ему до того же Джохара Дудаева — сто вёрст по горам. А что до брутальности, до готовности физически уничтожать оппонентов — ну, уж не в Чечне могло бы это произвести на кого-то впечатление. Да там водились отморозки и куда похлеще.

Тем не менее, установился уже совершенно нескрываемый культ его личности, а народ — производит впечатление совершенно раздавленного и рабски покорного.

Как так получилось? Ответ очень простой. В трёх словах — контроль над экономикой.

Да, когда шло «усмирение» вайнахов в ходе Второй Чеченской — Кремль сумел переманить на свою сторону многих влиятельных людей, которые в Первую были сепаратистами, а теперь оказались не в восторге от нарастающего ваххабитского влияния. Среди них был и Ахмат Кадыров, не имевший значительных военных сил, но имевший авторитет как верховный муфтий. Именно потому, что за ним не было «штыков и сабель», его решили двигать в президенты. При этом, для противовеса, поддерживались и чисто военные силы, вроде гудермесского отряда Ямадаевых, тоже перешедший на сторону федералов и формально включённый в структуру ГРУ как батальон «Восток».

Рамзан Кадыров, можно сказать, стал лидером по наследству, после гибели отца в теракте. И что он действительно осуществил весьма эффективно по обретении президентской власти, так это сосредоточение в своих руках контроля над финансовыми потоками из России (а других источников у чеченской экономики практически и не было). Ну и он действительно умело переманивал к себе боевиков, как от других «лоялистов», так и от инсургентов, гарантируя амнистию и несколько привилегированное положение не только в Чечне, но и в России.

Так постепенно Рамзан подмял под себя всю республику, предлагая Кремлю негласный (неофициальный, по крайней мере) договор: «У нас тут над Грозным развевается российский флаг, я время от времени говорю хорошие слова про Путина, вы можете тащиться от своей великой победы, а за это просто платите бабки и не мешаете мне делать дела».

И хотя то, как он расправился с Ямадаевыми и рядом других чеченских бывших полевых командиров, ныне «лоялистов», не всех радовало в российском руководстве — но вот решили смотреть сквозь пальцы на любые его шалости, только бы обеспечивал видимость победы над чеченским сепаратизмом. Более того, смирились и с его монопольным контролем над финансовыми потоками из России, когда он выдавил из правительства людей, изначально поставленных, чтобы всё-таки сдерживать его аппетиты.

Ну а когда кто-то получает монопольный контроль над экономикой (а чем она примитивнее, чем меньше источников дохода — тем проще это устроить) — дело не веков, а считанных лет, чтобы нация, прежде славная своей дерзостью и отчаянностью, приобрела совершенно коленопреклонённый и лизоблюдский вид (по крайней мере внешне).

Ибо — хорошо, конечно, быть гордым и безбашенным лет в семнадцать, когда некого и нечего терять и всё пофиг. Несколько сложнее — когда у тебя семья, дети, внуки, и их нужно как-то кормить. А вокруг соседи, у которых то же самое. И вот ты позволяешь себе как-то недостаточно почтительно высказаться про парня, который контролирует все финансовые потоки, - так ему не надо даже грозить тебе ужасами подвалов в Центорое. Ему достаточно намекнуть, что субсидии для твоего села могут быть пересмотрены. И когда оно живёт только благодаря этим субсидиям, как и вся республика, - там уж твои соседи вполне добровольно с говном тебя сожрут на общем собрании.

Что со стороны, конечно, смотрится совершенно омерзительно и порождает вопросы: «Как в людях может быть столько раболепия? Это ж сколько веков притеснений нужно им было претерпеть, чтобы так деформировалось их сознание, чтобы настолько не осталось в нём никакого достоинства?»

Да нисколько. И не притеснений. Лет десять подкормки от руки дающего, в отсутствие других источников, - и готово дело. А за это время подрастает уже молодёжь, для которой этот правитель-узурпатор — реально царь и бог. Потому что они понимают: чтобы хорошо жить — нужно хорошо его славословить, и это чуть ли не единственное, чему они учатся. Но не станет его — нафиг никому не нужна окажется его «клиентелла» и «клака».

И чтобы узурпировать контроль над примитивной экономикой, имеющей очень ограниченные источники дохода, - на самом деле не требуется совершать какие-то подвиги разума и воли. Требуется — чтобы избежать этого, искушения подгрести под себя всё, что можно, и удушить всё, что подгрести не удаётся.

Собственно, здесь-то Кадыров брал пример с Путина, который проделал примерно то же в несколько бОльших, общероссийских масштабах. Подмял под себя экспорт углеводородов (Лукойл закошмарили и приручили, Юкос раздербанили) — и это дало правящему клану подавляющее чисто финансовое превосходство над любым возможным конкурентом внутри страны.

Но для этого, ей-богу, не требуется быть Юлием Цезарем. В истории такие штуки проделывали и ребята куда как попроще. Стоило им наложить лапы на потоки бабла — естественно, они в скором времени оказывались равнобожественными (и незаменимыми) гарантами стабильности и народного счастья. И гордые квириты, казалось, готовы были молиться на своего «фараона», терпя от него любые унижения. Потом, правда, их не всегда удосуживались даже в землю зарыть, иногда и по-простому исколотый трупешник в Тибр сбрасывали. Но при жизни — их окружало всеобщее будто бы совершенно искреннее, экстатическое почитание.

Поэтому все эти рассуждения про генетическую склонность наций к рабству или вольнолюбию — это чушь собачья. Позволь кому-то обрести монопольный контроль над экономикой — и подавляющее большинство людей в любой нации очень скоро будут пресмыкаться перед ним, выклянчивая подачки.

Несколько другое дело — социально-политическая культура. Она может дорасти до понимания того, почему нельзя допускать концентрации прежде всего экономической власти в одних руках, почему нужна оппозиция, за которой стоит сопоставимый с правительственным денежный ресурс — а может пребывать в наивном убеждении, что вот пусть наш славный папа-вождь потрясёт этих мироедов-толстосумов, чтобы нас накормить, деточек его любимых.

Во втором случае — слишком поздно выясняется, что если правящий парень подгребает под себя чужое добро, берёт под контроль источники доходов, - то в чём он меньше всего заинтересован, так это в развитии экономики, в появлении новых источников дохода. Ибо в этом он небезосновательно видит угрозу своей единоличной власти.

Ну и Московия-то понятно, что исторически развивалась как военный лагерь, требующий единоначалия (вернее, правителям бывало очень удобно втирать народонаселению, будто имеется такое требование и нет других путей развития). Это произошло по ряду причин, включая географические, но среди них едва ли можно рассматривать всерьёз какую-то там генетическую расположенность русских к рабству.

Нет, практика показывает, что любой народ, если позволит некоему правящему клану узурпировать власть над экономикой (во имя стабильности и общего блага, конечно же) — уже через считанные годы превращается в стадо рабов. Потому что людям надо чего-то кушать, кормить семьи. А когда корм можно получить только от царя — приходится склоняться перед ним всё ниже и ниже. И в любом обществе в действительности мало людей, способных эффективно воспротивиться такому порядку вещей.

С другой стороны, когда они выискиваются (как правило, неожиданно) — уже совершенно не играет никакой роли, сколько там прочего народонаселения молилось на царя и боготворило его. Вернее, уже послезавтра — трудно оказывается найти хоть кого-то, кто бы признался в искренности своих верноподданнических чувств к бывшему царю.

Но лучше, конечно, когда по крайней мере среди элит устанавливается превентивное понимание недопустимости концентрации власти над экономикой в руках правительства. Это позволяет избежать таких последствий, как, скажем, в современной Ливии. Там ведь все очень долго и очень пылко любили Кадаффи, потом выяснилось, что не все и не очень, но переформатирование политического устройства сталкивается с некоторыми трудностями. Конечно, было бы лучше, если б Кадаффи, для начала, и не позволили обрести ту власть, которую он имел. В том числе — и для него было бы лучше. Глядишь, умер бы в собственной постели.

Что же до «простого народа» - ну вот крайне редко он бывает таким сознательным, чтобы тоже с опаской относиться к допущению такого козла, как правительство, в финансовый огород. Тут действительно нужно иметь швейцарскую социально-политическую культуру, чтобы отказывать правительству в праве задирать прожиточные пособия и пенсии.

Большинство же «простых людей» любой нации, даже довольно развитых европейских, склонны смотреть на правительство как на «гаранта справедливого распределения материальных благ». Если их точку зрения удаётся протащить во власть — справедливое распределение наступает. А именно: рабам — миска похлёбки, только чтоб ноги не протянули. Ну и шоколадка сверху — только тем рабам, кто особо преуспеет в славословии своего любимого правительства. Всякой там творческой интеллигенции.

Главное: да все избиратели, в любой стране, которые всерьёз мечтают о том, как бы дать правительству больше контроля над экономикой, а потом рассчитывают каким-то образом контролировать его самим — не просто потенциальные рабы, а рабы-идиоты. Которые не понимают, что как только правительство окажется в положении монопольного благодетеля, станет единственным (или хотя бы доминирующим) источником благосостояния — ему нахер не нужно будет бороться за симпатии электората. Оно просто купит всех, кого надо, за «шоколадку к похлёбке».

Что до конкретно русского народа — может, я чересчур оптимистичен, но я надеюсь, что после наблюдаемого ныне краха очередного имперского проекта (в довольно-таки фарсовой уже форме) Московия будет похоронена окончательно (как концепция политического устройства), а выжившие люди (и их будет немало) вернутся наконец к «новгородской» парадигме взаимоотношений государственного и частного. До такой степени, что даже отечественная интеллигенция перестанет наконец раболепствовать перед «троном», выклянчивая себе подачки, и задумается над какими-то более пристойными способами обеспечить своё благополучие.

Кто же действительно окажется имманентным рабом — что ж, его дело, его выбор. Я лично вовсе не собираюсь как-то исправлять и лечить его природу. Зачем? Я — за то, чтобы дать каждому возможность быть самим собой, а не заставлять притворяться, будто он нечто другое. В конце концов, нам предстоит выплачивать значительные репарации, и будет логично, если мы расплатимся теми рабами, которые наслаждались своим холуйством. Может, найдутся покупатели, которые тоже сумеют им насладиться.