Романтические традиции в гоголевской прозе. Романтический период творчества гоголь. Методы и виды учебной деятельности, приемы

Замысел цикла повестей об Украине возник у Н. В. Гоголя, по-видимому, в 1829 году. К этому времени относятся его письма к родным с просьбой сообщать "об обычаях малороссиян". Присылаемые ему сведения заносились Гоголем в тетрадь записей "Книга всякой всячины" и затем использовались в его повестях.
Работа над "Вечерами" продолжалась в течение нескольких лет. Сначала появилась первая книга повестей "Вечера на хуторе близ Диканьки, изданные пасичником Рудым Паньком", а затем вышла вторая часть.
Книга Гоголя получила высокую оценку А. С. Пушкина, оказавшую влияние на первые критические отзывы о "Вечерах". Пушкин писал издателю "Литературных прибавлений к "Русскому инвалиду": "Сейчас прочел "Вечера близ Диканьки". Они изумили меня. Вот настоящая веселость, искренняя, непринужденная, без жеманства, без чопорности. А местами какая поэзия! Какая чувствительность! Все это так необыкновенно в нашей нынешней литературе, что я доселе не образумился. Поздравляю публику с истинно веселою книгою, а автору сердечно желаю дальнейших успехов. Ради Бога, возьмите его сторону, если журналисты, по своему обыкновению, нападут на неприличие его выражений, на дурной тон и проч.".
Юмор и поэтичность повестей Гоголя были отмечены Пушкиным и в рецензии в "Современнике" на второе издание "Вечеров": "Все обрадовались этому живому описанию племени поющего и пляшущего, этим свежим картинкам малороссийской природы, этой веселости, простодушной и вместе лукавой. Как изумлялись мы русской книге, которая заставила нас смеяться, мы, не смеявшиеся со времен Фонвизина! Мы так были благодарны молодому автору, что охотно простили ему неровность и неправильность его слога, бессвязность и неправдоподобие некоторых рассказов..."
В. Г. Белинский в своих отзывах неизменно отмечал художественность, веселость и народность "Вечеров на хуторе близ Диканьки". В "Литературных мечтаниях" он писал: "Г-н Гоголь, так мило прикинувшийся пасичником, принадлежит к числу необыкновенных талантов. Кому неизвестны его "Вечера на хуторе близ Диканьки"? Сколько в них остроумия, веселости, поэзии и народности!"
В статье "О русской повести и повестях г. Гоголя" Белинский вновь возвратился к оценке "Вечеров": "Это были поэтические очерки Малороссии, очерки, полные жизни и очарования. Все, что может иметь природа прекрасного, сельская жизнь простолюдинов обольстительного, все, что народ может иметь оригинального, типического, все это радужными цветами блестит в этих первых поэтических грезах г. Гоголя. Это была поэзия юная, свежая, благоуханная, роскошная, упоительная, как поцелуй любви".
Ознакомившись с "Арабесками" и "Миргородом", Белинский заговорил о реализме как отличительном характере творчества Гоголя. Белинский указывал, что крктика неправильно обратила внимание читателей только на юмор Гоголя, не затронув его реализма. Он писал, что в гоголевских "Вечерах на хуторе", в повестях "Невский проспект", "Портрет", "Тарас Бульба" смешное перемешано с серьезным, грустным, прекрасным и высоким. Комизм отнюдь не есть господствующая и перевешивающая стихия таланта Гоголя. Его талант состоит в удивительной верности изображения жизни в ее неуловимо-разнообразных проявлениях. Нельзя видеть в созданиях Гоголя один комизм, одно смешное...
Реализм "Вечеров на хуторе близ Диканьки" отмечен Белинским и позже: "Поэт как бы сам любуется созданными им оригиналами. Однако ж эти оригиналы не его выдумка, они смешны не по его прихоти; поэт строго верен в них действительности. И потому всякое лицо говорит и действует у него в сфере своего быта, своего характера и того обстоятельства, под влиянием которого оно находится. И ни одно из них не приговаривается: поэт математически верен действительности и часто рисует комические черты, без всякой претензии смешить, но только покоряясь своему инстинкту, своему такту действительности".

Свою основную мысль о роли Промысла в истории Гоголь попытался использовать для частичного оправдания Первого Рима. В рассуждении «О Средних веках» он пишет о возвышении Римского папы так: «Не стану говорить о злоупотреблении и о тяжести оков духовного деспота. Проникнув более в это великое событие, увидим изумительную мудрость Провидения: не схвати эта всемогущая власть всего в свои руки… – Европа рассыпалась бы…» .

В том же 1834 году Гоголь позволил себе единственный в своей жизни резкий выпад против Восточного Рима в его начальном, наступившем после существовании: «Восточная империя, которая очень справедливо стала называться греческою, а еще справедливее могла бы называться империей евнухов, комедиантов, любимцев ристалищ, заговоров, низких убийц и диспутствующих монахов…» (О движении народов в конце V века) , – мнение, явно вдохновленное западной историографией.

Впрочем, уже тогда в душе Гоголя наитие художника противоречило взглядам ученого. Свои исторические статьи он объединил и напечатал в 1835 году в составе сборника «Арабески». Включенные в тот же сборник три художественные повести, написанные от лица разных рассказчиков, не совпадающих по взглядам с самим Гоголем, наложили на всю книгу, а значит, и на статьи, в ней помещенные, особый отпечаток отстраненности от личности автора. В целом в «Арабесках» воспроизведены, отражены, выражены различные оттенки магического миросозерцания, причем некоторая общая «нечистота» книги подчеркнута количеством отобранных статей: их 13, и та, в которой содержится выпад против Византии, помещена именно на 13-м месте – перед красноречиво замыкающими книгу «Записками сумасшедшего».

Объединяющей подосновой всех составных частей «Арабесок» стал пантеизм, устремляющий сознание повествователей и героев к самообожению, а в действительности – к самоуничтожению, растворению в стихиях природного бытия. Гоголь намекнул на это уже названием, что тут же заметил чуткий Ф.В. Булгарин, откликнувшийся так: «Арабесками называют в живописи и скульптуре фантастические украшения, составленные из цветов и фигур, узорчатых и своенравных. Арабески родились на Востоке, и потому в них не входят изображения животных и людей, которых рисовать запрещено Кораном. В этом отношении название книги удачно прибрано: в ней большею частью попадаются образы без лиц » .

Духом магического пантеизма проникнуты не только художественные повести «Арабесок», но и статьи, где, например, по замечанию С. Карлинского, кровавые завоеватели (Аттила и подобные) «рассматриваются как злые маги, которые иногда получают возмездие от рук средневековых пап и святых, изображенных добрыми магами» . В составе «Арабесок» это действует двояко: с одной стороны, большинство статей сборника выдержано в магическом духе, а магия склонна видеть самое себя везде, в том числе и в христианстве; с другой стороны, Гоголь, скрываясь за своими магически настроенными повествователями, указывает на признаки действительного, с православной точки зрения, уклонения католичества к магии.

Желая вполне постичь сущность Первого Рима, Гоголь стремится в Италию, как некогда стремился в Петербург. Отправившись в июле 1836 году в Европу, он с марта 1837-го начинает жизнь в Риме. Теперь он вполне предается обаянию итальянской природы и древнего города и оказывается как никогда далеким от России и Православия. Примечательно, что вместе с сочувствием к католичеству в письмах 1838–1839 годов Гоголь обнаруживает и увлечение язычеством, магией. В апреле 1838 года он пишет из Рима М.П. Балабиной: «Мне казалось, что будто я увидел свою родину… родину души своей… где душа моя жила еще прежде меня, прежде, чем я родился на свет» . Нехристианская мысль о предсуществовании душ (внутренне связанная с пантеистической идеей перевоплощения душ) дополняется в том же письме общим уравниванием достоинств христианства и язычества. Первый Рим, по Гоголю, «прекрасен уже тем… что на одной половине его дышит век языческий, на другой христианский, и тот и другой – огромнейшие две мысли в мире» . Подобное уравнивание достоинств разных по сути видов духовности – признак магического сознания. Гоголь словно бы пытается обернуть историю вспять, вернуться к язычеству и потому обозначает свое письмо не христианским, а римско-языческим летоисчислением: «год 2588-й от основания города». Мысль: «…в одном только Риме молятся, в других местах показывают только вид, что молятся» , – звучит в этом письме не только прокатолически, но отчасти и по-язычески.

Католические священники в Риме пытались обратить Гоголя в свою веру . Слухи о том достигли России. Когда Гоголь оправдывается в письме домой 22 декабря 1837 года, слова его звучат неправославно: «…я не переменю обрядов своей религии… Потому что как религия наша, так и католическая совершенно одно и то же» .

В конце 1830-х годов писатель сочувствует католическому, усвоенному от иудейства, упованию на «царство Божие» (или «рай») на земле, которое будто бы возможно устроить волею и силами воцерковленного человечества. Зерном этого «рая», естественно, мыслился Первый Рим. 10 января 1840 года Гоголь, вернувшийся в Москву, пишет М.А. Максимовичу: «Жду и не дождусь весны и поры ехать в мой Рим, мой рай… Боже, какая земля! какая земля чудес!» .

Тем более веским представляется совершившийся осенью 1840 года перелом в «римском» самосознании писателя. Внешней причиной стала загадочная опасная болезнь, приключившаяся в Вене, потрясшая душу и сокрушившая тело. Едва оправившись и прибыв в Рим, Гоголь признался М.П. Погодину: «Ни Рим, ни небо, ни то, что так бы причаровало меня, ничто не имеет теперь на меня влияния. Я их не вижу, не чувствую. Мне бы дорога теперь, да дорога в дождь, слякоть, через леса, через степи, на край света» – «даже в Камчатку» (письмо от 17 октября 1840 г.) .

С тех пор любовь к Первому Риму вытесняется влечением к Третьему, к Москве, так что в декабре 1840 года Гоголь пишет К.С. Аксакову из столицы Италии: «Посылаю вам поцелуй, милый Константин Сергеевич, за ваше письмо. Оно сильно кипит русским чувством и пахнет от него Москвою… Зазывы ваши на снега и зиму тоже не без увлекательности, и почему ж иногда не позябнуть? Это часто бывает здорово. Особливо, когда внутреннего жару и горячих чувств вдоволь» . Примечательно, что это пишет человек, более всего, кажется, боявшийся мороза.

Примечателен и неуспех русско-итальянских католиков в деле обращения Гоголя в латинскую веру: еще с 1839 года писатель подчеркнуто противостоял их обольщениям . В римских письмах Гоголя упоминаются многие даже самые мимолетные знакомства, однако нет «ни малейшего намека о таких, во всяком случае, близких знакомых поэта, как молодые Семененко и Кайсевич», – покинувших Польшу ксендзах, усиленно старавшихся обратить Гоголя . Это говорит об изначально осторожном отношении писателя к католическим влияниям, об изначальном внутреннем отторжении (при том что в Риме ему было очень выгодно поддерживать добрые отношения с католиками).

Перемена сознания, конечно, отразилась и в художественном творчестве Гоголя. Причем изначально, по наитию, чувствуя глубинное основание своих взглядов и грядущее проявление этого основания, он выражал влечение к Первому Риму не от собственного лица, а через отстраненное сознание повествователей и героев. Так, если в «Портрете» (1834–1842) повествователь говорит о «чудном Риме», а в «Риме» (1838–1842) другой повествователь всемерно развивает этот образ, то за их голосами слышится более сдержанное суждение самого писателя, который показывает, как, например, в «Риме» главный герой и повествователь увлечены стихией языческого пантеизма – она же источается руинами древнего Рима и окружающей природой и топит в себе христианский лик города вместе с душами его обитателей.

В повести «Рим» господствует образ угасающего, заходящего (за-падного ) солнца. В его обольстительном, томительном, манящем во тьму, призрачном свете растворяются души с отображенными в них чертами римского мира, языческого и христианского: все эти «гробницы и арки» и «самый безмерный купол» храма апостола Петра. А потом, «когда и солнце уже скрывалось… везде устанавливал свой темный образ вечер». В этом призрачном полубытии реют «светящиеся мухи», как некие падшие духи, мерцающие украденным у солнца магическим огнем. Они обступают исступленную человеческую душу, забывшую о Боге и о себе, и среди них – «неуклюжее крылатое насекомое, несущееся стоймя, как человек, известное под именем дьявола».

В слоге «Рима» устойчивы признаки антично-языческого поклонения красоте . В повести обнажается хаотическая, стихийная, пантеистическая подоснова внешне чинного языческого почитания «божественной» красоты человека и природы. Торжество хаоса над кажущейся светлой упорядоченностью языческого видения красоты подчеркивается в повести образами древних развалин, поглощаемых буйной природой, образом закатного света, иссякающего во тьме, и самой сбивающе неожиданной оборванностью «отрывка», отданного, тем не менее, Гоголем в печать.

В «Риме» молодой князь почувствовал «какое-то таинственное значение в слове “вечный Рим”» после того, как взглянул на свое итальянское отечество издалека, из суетного Парижа. А между тем сам Гоголь, работая в итальянском Риме над повестью о римском князе, начал наконец понимать римское, всемирно-державное достоинство собственной родины и ее древней столицы – Москвы. Это понимание отразилось в первом томе «Мертвых душ», завершаемом одновременно с повестью «Рим»: «Русь! Русь! вижу тебя, из моего чудного, прекрасного далека тебя вижу: бедно, разбросанно и неприютно в тебе… Но какая же непостижимая, тайная сила влечет к тебе?.. Здесь ли, в тебе не родиться беспредельной мысли, когда ты сама без конца?.. И грозно объемлет меня могучее пространство, страшною силою отразясь во глубине моей; неестественною властью осветились мои очи: у! какая сверкающая, чудная, незнакомая земле даль! Русь!..» Рассуждающий так повествователь уже предельно близок самому Гоголю, и не случайно он именуется «автором». Первый том «Мертвых душ» завершается прямым провозглашением непревзойденного державного могущества России: «…гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земле, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства».

Чичиков, который, по замыслу Гоголя, должен был переродиться в православно-державном духе, уже в первом томе касается основ соответствующего учения, хотя и не очень ему еще близкого: «Чичиков начал как-то отдаленно, коснулся вообще всего русского государства и отозвался с большою похвалою об его пространстве, сказал, что даже самая древняя римская монархия не была так велика, и иностранцы справедливо удивляются…»

Возвращаясь из-за границы на родину, Гоголь предпочитает жить в Москве, причем с конца 1840-х годов, после путешествия ко Святым местам, в его душе крепнет желание вообще никуда не выезжать из Отечества и даже вообще не покидать Москвы: «Ни за что бы я не выехал из Москвы, которую так люблю. Да и вообще Россия все мне становится ближе и ближе. Кроме свойства родины, есть в ней что-то еще выше родины, точно это как бы та земля, откуда ближе к родине небесной» (письмо А.С. Стурдзе от 15 сентября 1850 г.) .

Россия для зрелого Гоголя – это именно Третий Московский Рим: не сладостный рай на земле, а суровая временная крепость, ограждающая верные Христу души от видимых и невидимых врагов и позволяющая благополучно перейти от краткой земной жизни к вечному загробному существованию с возможным последующим вселением (если Христу будет угодно) в Царствие Божие, которое «не от мира сего».

Древний образ подобной христианской крепости на земле – монастырь, и Гоголь в «Выбранных местах из переписки с друзьями» прямо пишет: «Монастырь ваш – Россия!» Христианское смирение России-монастыря оборачивается воинственностью, лишь когда возникает угроза святыне веры: «…или вы не знаете, что такое для русского Россия. Вспомните, что когда приходила беда ей, тогда из монастырей выходили монахи и становились в ряды с другими спасать ее. Чернецы Ослябля и Пересвет, с благословенья самого настоятеля, взяли меч, противный христианину» .

Москва для позднего Гоголя – самое святое место в России-монастыре, а Петербург – самое далекое от святости: «Тут найдется более свободного, удобного времени для бесед наших, чем в беспутном Петербурге»; в московских разговорах об «истинно русском добре» «воспитывается твердыня нашего характера и разум озаряется светом» (письмо А.О. Смирновой от 14 октября 1848 г.) . Движимый этим представлением, Гоголь в «Развязке “Ревизора”» (1846) влагает в уста «первого комического актера» мысль: «… слышим благородную русскую нашу породу… слышим приказанье Высшее быть лучшими других!» . В «Светлом воскресенье», заключительной главе «Выбранных мест…», Гоголь уверяет и себя, и соотечественников, что именно в России скорее восстановится чистота древнего христианства, утраченная повсеместно, и восстановится, поскольку в России она более всего сохранилась. Суть христианства – вера в вочеловечение Христа-Бога, Его смерть на кресте за грехи людей и Воскресение из мертвых – дабы и павшие люди воскресли. О Светлом Воскресенье Христовом Гоголь пишет: «Отчего же одному русскому еще кажется, что праздник этот празднуется, как следует, и празднуется так в одной его земле? Мечта ли это? Но зачем же эта мечта не приходит ни к кому другому, кроме русского?.. Такие мысли не выдумываются. Внушением Божиим порождаются они разом в сердцах многих людей… Знаю я твердо, что не один человек в России… твердо верит тому и говорит: “У нас прежде, чем во всякой другой земле, воспразднуется Светлое Воскресенье Христово!”».

Каждый чиновник российской православной державы, по Гоголю, должен быть одновременно и «честным чиновником великого Божьего государства» (Развязка « ») , которое отображается и предсуществует на земле своим преддверием – в виде русского : «Дружно докажем всему свету, что в Русской земле всё что ни есть, от мала до велика, стремится служить Тому же, Кому всё должно служить что ни есть на всей земле, несется туда же… кверху, к Верховной вечной красоте!» , – высказывает «первый комический актер» мысли, близкие самому Гоголю. Россия и должна явить заблудшему миру образец державного богопочитания.

В <«Авторской исповеди»> Гоголь подводит итог своему державному учению: «Итак, после долгих лет и трудов, и опытов, и размышлений… я пришел к тому, о чем уже помышлял во время моего детства: что назначенье человека – служить и вся жизнь наша есть служба. Не забыть только нужно того, что взято место в земном государстве затем, чтобы служить в нем Государю Небесному и потому иметь в виду Его закон. Только так служа, можно угодить всем: государю, и народу, и земле своей» . Таково одно из возможных определений православно-«римской» симфонии Церкви и государства. Церковь и осуществляемое через нее служение Богу – это содержание государственной жизни, а государство – ограда Церкви как народа Божиего.

В главе «Выбранных мест…» «Несколько слов о нашей Церкви и духовенстве» Гоголь напоминает соотечественникам и всему человечеству подлинную сущность Православия и роль России в его развитии: «Эта Церковь, которая, как целомудренная дева, сохранилась одна только от времен апостольских в непорочной первоначальной чистоте своей, эта Церковь, которая… одна в силах разрешить все узлы недоумения и вопросы наши, которая может произвести неслыханное чудо в виду всей Европы, заставив у нас всякое сословье, званье и должность войти в их законные границы и пределы и, не изменив ничего в государстве, дать силу России изумить весь мир согласной стройностью того же самого организма, которым она доселе пугала, – и эта Церковь нами незнаема! И эту Церковь, созданную для жизни, мы до сих пор не ввели в нашу жизнь!» .

Средоточие церковной жизни – богослужение, литургия, и Гоголь, размышляя о «нашей литургии» ( . 1845–1851), указывает, между прочим, на «римскую» символику в ней, например в «Херувимской песни» («…яко да Царя всех подъимем, ангельскими невидимо дориносима чинми, аллилуия!»): «Был у древних римлян обычай новоизбранного императора выносить к народу в сопровождении легионов войск на щите под осененьем множества склоненных над ним копий. Песню эту сложил сам император, упавший в прах со всем своим земным величием пред величием Царя всех, копьеносимого херувимами и легионами небесных сил: в первоначальные времена сами императоры смиренно становились в ряды служителей при выносе Святого Хлеба… При виде Царя всех, несомого в смиренном виде Агнца, лежащего на дискосе, как бы на щите, окруженного орудиями земных страданий, как бы копьями несчетных невидимых воинств и чиноначалий, все долу преклоняют свои главы и молятся словами разбойника, завопившего к Нему на кресте: “Помяни мя, Господи, егда приидеши во Царствии Своем”» .

Цели урока: -о-обобщить и расширить знания о страницах жизни и творчества писателя; -у-углубить знания о романтизме и романтических произведениях Н.В. Гоголя; -р-рассмотреть сюжеты и художественно- языковые особенности повестей из сборника «Вечера на хуторе близ Диканьки».

Родился 1 апреля 1809 года в селе Большие Сорочинцы (на границе Полтавского и Миргородского уездов). Происходил из старинного малороссийского рода - родился в семье небогатых помещиков В. А. и М. И. Гоголь-Яновских. Васильевка - поместье Гоголей-Яновских

Н.В. Гоголь в Петербурге 1828 г. – переехал в Петербург г. – издает романтическую поэму «Ганц Кюхельгартен» под псевдонимом В. Алов г. – публикует в журнале «Отечественные записки» повесть «Вечер накануне Ивана Купала» г. – знакомство с А.С. Пушкиным гг. – публикация сборника «Вечера на хуторе близ Диканьки».

Н.В. Гоголь за границей 1836 г. – уезжает за границу, жил в Германии, Швейцарии, Франции г. – уезжает в Рим, работает над поэмой «Мертвые души», заканчивает повесть «Шинель», узнает о гибели А.С. Пушкина г. – приезд в Россию, встреча с Аксаковым, возвращение в Рим. А.С. Данилевский, друг Гоголя, с которым он уехал за границу

1841 г. – приезд в Россию с целью публикации произведений г. – публикация поэмы «Мёртвые души» и повести «Шинель» в России. Отъезд за границу.

Последние годы жизни гг. – «Выбранные места из переписки с друзьями» г. – паломничество в Иерусалим, к Святым местам. Возвращение в Россию, работа над вторым томом «Мёртвых душ» г. – поселился в Москве, в доме графа А.П. Толстого. январь 1852 г. – смерть жены Хомякова, сестры его друга Языкова, после чего им овладевает страх смерти. 21 февраля 1852 года умер. Последними словами были: «Лестницу! Поскорее давай лестницу!»

Романтизм – художественный метод, предлагающий своё понимание мира и действительности (двоемирие). Основные черты романтизма: - разрыв между мирами (один мир, лучший, неземной, - в душе героя, другой – в реальности); - борьба добра и зла, свободы и несвободы; - герой – исключительная личность; - использование фольклора (в произведениях Н.В. Гоголя).

«… заседатель с дьявольски сплетенною плетью, от которого ни одна ведьма на свете не ускользнёт, он знает наперечёт, сколько у каждой бабы свинья мечет поросёнков и сколько в сундуке лежит полотна…» «заковать в кандалы и наказать примерно. Пусть знают, что значит власть. От кого же и голова поставлен, как не от царя?»

Каждый большой художник - это целый мир. Войти в этот мир, ощутить его многогранность и неповторимую красоту - значит приблизить себя на какую-то более высокую ступень духовного, эстетического развития. Творчество каждого крупного писателя - драгоценный кладезь художественного и душевного, можно сказать, «человеческого» опыта, имеющего громадное значение для поступательного развития общества.

Искусство Гоголя возникло на основании, которое было воздвигнуто до него Пушкиным.

По следу, проложенному Пушкиным, шел Гоголь, но шел своим путем. Пушкин раскрыл глубокие противоречия современного общества. Но при всем том мир, художественно созданный поэтом, исполнен красоты и гармонии, стихия отрицания уравновешена стихией утверждения. Обличие общественных пороков сочетается с прославлением могущества и благородства человеческого разума. Художественный мир Гоголя не столь универсален и всеобъемлющ. Иным было и его восприятие современной жизни.

Пушкин охватил все стороны русской жизни, но уже в его время возникла необходимость в более детальном исследовании отдельных ее сфер. Реализм Гоголя, как и Пушкина, был проникнут духом бесстрашного анализа сущности социальных явлений современности. Но своеобразие гоголевского реализма состояло в том, что он совмещал в себе широту осмысления действительности в целом с микроскопически подробным исследованием ее самых потаенных закоулков. Гоголь изображает своих героев во всей конкретности их общественного бытия, во всех мельчайших деталях их бытового уклада, их повседневного существования.

«Зачем же изображать бедность, да бедность, да несовершенство нашей жизни, выкапывая людей из глуши, из отдаленных закоулков государства?» Эти начальные строки из второго тома «Мертвых душ», может быть, лучше всего раскрывают пафос гоголевского творчества. Значительная его часть была сосредоточена на изображении бедности и несовершенства жизни.

Никогда прежде противоречия русской действительности не были так обнажены, как в 30-40-х годах. Критическое изображение её уродств и безобразий становилось главной задачей литературы. И это гениально ощутил Гоголь. Объясняя в четвертом письме по поводу «Мертвых душ» причины сожжения в 1845 году второго тома поэмы, он заметил, что бессмысленно сейчас «вывести несколько прекрасных характеров, обнаруживающих высокое благородство нашей породы». И далее он пишет: «Нет, бывает время, когда нельзя иначе устремить общество или даже все поколение к прекрасному, пока не покажешь всю глубину его настоящей мерзости».

Обогащая реализм достижениями романтизма, просвещенного абсолютизма, создавая в своем творчестве сплав сатиры и лирики «анализа действительности и мечты о прекрасном человеке и будущем страны», он

поднял критический реализм на новую высшую ступень по сравнению со своими мировыми предшественниками.

Гоголь был убежден, что в условиях современной ему России идеал и красоту жизни можно выразить, прежде всего, через отрицание безобразной действительности. Именно таким было его творчество, в этом заключалось своеобразие его реализма. Художественные особенности в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» «Вечера…» задуманы в форме сказа, всего вероятнее, дьячка Фомы Григорьевича. От его имени ведется повествование «Вечеров на кануне Ивана Купалы», «Пропавшей грамоты», «Заколдованного места». Отступая от этого замысла, Гоголь дает слово «гороховому паничу» («Сорочинская ярмарка», «Майская ночь, или Утопленница») и другим рассказчикам. Образ пасечника Рудого Панько возник перед самой публикацией «Вечеров…» как их составителя и издателя. Все основные рассказчики, кроме «горохового панича», осмеянного Рудым Панько за вычурность, - представители народа, его воззрений. Вводя простонародных рассказчиков, Гоголь хотел, чтобы его «Вечера…» и по языку были народными. Лексика и фразеология этих рассказчиков, включая и Рудого Панько, - чудесные россыпи живого народно-просторечного языка, полного метких слов и оборотов, оригинальных выражений, присловий, поговорок и пословиц. Такой непосредственной разговорной речью украинцы заговорили в русской литературе впервые. Это было новостью, привлекавшей читателей.

Но сказ повествователей, более всего выдержанный в речи пасечника и дьячка, не сохраняет строгой последовательности и нередко переходит в «безличный», точнее сказать, в прямой голос автора, искушенного в литературной речи, великолепно владеющего изобразительными средствами романтизма. Авторский голос принимает самые различные интонации - сочувственные, иронические, грустные и т.д.

Субъективно-лирические вступления и последующие отступления от сюжетно-сказового повествования, принадлежащие автору, носят чаще всего возвышенно-патетический характер. Их ритмика создается речевыми периодами, чередованием однородно построенных фраз, зачинами или единоначатиями, повторами слов внутри предложений, сгущением восклицательно-вопросительных синтагм и иными приемами. В ряде случаев лирическая волна, вторгающаяся в повествование, начинает звучать как стихотворение в прозе: «Знаете ли вы украинскую ночь?» («Майская ночь, или Утопленница»); «Чуден Днепр при тихой погоде» («Страшная месть»). На лиризм «Вечеров…», проявляющийся с большей («Майская ночь») или («Пропавшая грамота») силой, обратил внимание Чернышевский, сказав, что они производят «сильнейшее впечатление именно своею задушевностью и теплотою».

Но голос автора при всем разнообразии его интонаций не противостоит голосам рассказчиков из народа, а сливается с ними. Сочетание устно-народного сказа основных рассказчиков и литературной речи автора (нередко относящегося к рассказчикам, как в «Пропавшей грамоте», с иронией), разнообразя стилистику «Вечеров…», сообщает ей яркую пестроту, эффектную многоцветность.

«Вечера на хуторе близ Диканьки» населены массой персонажей - злых и добрых, обычных и незаурядных, пошлых и поэтичных. Перед нами проходит галерея лиц, явно нарушающих народно-нравственные законы, духовно ограниченных, корыстолюбивых, эгоистичных, чаще всего властвующих: попович («Сорочинская ярмарка»), кулак Корж («Вечер накануне Ивана Купала»), голова Макогоненко («Майская ночь, или Утопленница»), богоч Чуб, дьяк («Ночь перед рождеством»).

Но, воссоздавая пеструю толпу характеров, Гоголь центром «Вечеров…» делаетне праздных «существователей», погрязших в тине стяжательства, а трудовой народ.

Действующие лица «Вечеров…» чаще рисуются в одностороннем преувеличении их психологических свойств, в резко подчеркнутой пластичности их внешних обликов, в эмоциональной приподнятости их речи, идущей от народно-песенной стихии. При этом внешний портрет персонажа всегда в тесной связи с внутренним его обликом.

Вечера на хуторе близ Диканьки» - первая книга Н.В.Гоголя, сразу же завоевавшая успех и признание. А.С. Пушкин писал: «…Все обрадовались этому живому описанию племени поющего и пляшущего, этим свежим картинам малороссийской природы, этой веселости, простодушной и вместе лукавой…». Автор рисовал добрые и привлекательные образы людей из народа, в то же время страшное негодование писателя вызывала духовная пустота, мелочные интересы, глупость буржуазии и помещиков. В этом произведении заложена присущая только Гоголю манера - замечать за смешным грустное, «сквозь видный миру смех…незримые ему слезы». Поэтому в сцены, наполненные живым юмором, солнечным смехом, то и дело вплетаются тревожные нотки. Автор пытается перевернуть несправедливый мир с помощью сокрушительной сатиры. Имени автора на книге не было, вместо этого на титуле обозначено: «Повести, изданные пасичником Рудым Паньком». С виду простак, а на самом деле мудрый и лукавый хуторянин посмеивается над правителями власти. К примеру, в «Ночи перед Рождеством» автор с помощью умелой сатиры изображает мир, в котором господствует черствость, корысть, умственная ограниченность, злоба, недоброжелательство и ложь. Так, рисуя образ Солохи, автор высмеивает хитрость, лицемерие, стремление делать подлость людям ради удовлетворения своих интересов. Она «кланялась всем», со всеми выла приветлива, но приветливее всех была с казаком Чубом, у которого в сундуках было много полотна, «восемь скирд хлеба всегда стояли пред её хатою», во дворе было много разной живности, а огород густо засеян овощами, маком, подсолнечником и табаком. А чтобы её планы никоим образом не разрушились, она строила всякие козни кузнецу Вакуле, старалась поссорить его с Чубом, чтобы «Вакула не подъехал к его дочери и не успел прибрать всего себе». В повести мы видим и спесивых генералов, которые услужливо суетятся и кланяются Потемкину, они, «казалось, ловили его каждое слово и даже малейшее движение, чтобы сейчас лететь выполнять его». Автор в сатирической манере критикует подобные человеческие пороки. В то же время в повести присутствует и добродушный смех, который мы мгновенно отличаем от смеха едкого, бичующего. С помощью юмора автор критикует не все в изображаемом человеке или явлении, а только отдельные стороны. Поэтому юмор содержит не только насмешку, но и авторское сочувствие, симпатию. Чаще всего юмор построен на несоответствии внешнего и внутреннего, например, когда пан голова, богатый казак Чуб и дьяк хотят быть важными особами, а попадают в комическое положение. Читая повесть, мы от души смеемся над этими «важными» посетителями Солохи, попавшими в один мешок, над головой, не сдержавшим икоты и кашля и оказавшимся разоблаченным. В юмористической форме автор показал свойственные всем людям слабости и недостатки, от которых нужно избавляться, и отразил актуальные во все времена проблемы, стоящие перед любым обществом.

Истоки романтического в Гоголевском произведении

Главная цель Гоголя - воплотить красоту духовной сущности народа, его мечты о вольной и счастливой жизни. Следуя романтическому принципу, писатель изображает быт украинского крестьянства и казачества по преимуществу не в его повседневности, будничности, многосторонности, а главным образом в его праздничности, необычности, исключительности.

По стилю, по художественной манере в «Вечерах…» преобладает романтический принцип изображения, но при явных реалистических тенденциях, побеждающих в «Повести об Иване Федоровиче Шпоньке и его тетушке».

Поэзия народной жизни овеяна у Гоголя порывом высокой романтики. Эта поэзия народной сказки, легенды, в которых преобладает атмосфера чистых, идеальных человеческих отношений. Свет легко одолевает тьму, добро оказывается всегда сильнее зла, любовь торжествует над ненавистью. Жизнь, воссозданная в гоголевских повестях, весьма далека была от реальных противоречий современной писателю действительности. В свое время некоторые исследователи даже корили его за это, обвиняя автора «Вечеров…» чуть ли не в идеализации крепостнического строя. Но корили, разумеется, зря. Менее всего предполагал сам Гоголь, что по его романтическим повестям будут судить об истинных условиях жизни крепостного крестьянина. Нет, другой мир открывался его романтическому воображению, он был сродни миру народной поэзии - светлому и чистому, свободному от какой бы то ни было скверны.

Напоминание об этом «действительном мире» и является финал «Сорочинской ярмарки». Неожиданно рушится иллюзия сочиненной Гоголем сказки. Он как бы хочет внушить читателю, что это только прелестная сказка, созданная воображением писателя. А за ее границами - реальная, трудная жизнь - источник печали. Вот куда клонят раздумья писателя о радости как о «прекрасной и непостоянной гостье» и венчающие повесть фразы: «Скучно оставленному! И тяжело и грустно становится сердцу, и нечем помочь ему».

Гоголь н. в. - Романтический реализм ранних произведений н. в. гоголя

Замысел цикла повестей об Украине возник у Н. В. Гоголя, по-видимому, в 1829 году. К этому времени относятся его письма к родным с просьбой сообщать "об обычаях малороссиян". Присылаемые ему сведения заносились Гоголем в тетрадь записей "Книга всякой всячины" и затем использовались в его повестях.
Работа над "Вечерами" продолжалась в течение нескольких лет. Сначала появилась первая книга повестей "Вечера на хуторе близ Диканьки, изданные пасичником Рудым Паньком", а затем вышла вторая часть.
Книга Гоголя получила высокую оценку А. С. Пушкина, оказавшую влияние на первые критические отзывы о "Вечерах". Пушкин писал издателю "Литературных прибавлений к "Русскому инвалиду": "Сейчас прочел "Вечера близ Диканьки". Они изумили меня. Вот настоящая веселость, искренняя, непринужденная, без жеманства, без чопорности. А местами какая поэзия! Какая чувствительность! Все это так необыкновенно в нашей нынешней литературе, что я доселе не образумился. Поздравляю публику с истинно веселою книгою, а автору сердечно желаю дальнейших успехов. Ради Бога, возьмите его сторону, если журналисты, по своему обыкновению, нападут на неприличие его выражений, на дурной тон и проч.".
Юмор и поэтичность повестей Гоголя были отмечены Пушкиным и в рецензии в "Современнике" на второе издание "Вечеров": "Все обрадовались этому живому описанию племени поющего и пляшущего, этим свежим картинкам малороссийской природы, этой веселости, простодушной и вместе лукавой. Как изумлялись мы русской книге, которая заставила нас смеяться, мы, не смеявшиеся со времен Фонвизина! Мы так были благодарны молодому автору, что охотно простили ему неровность и неправильность его слога, бессвязность и неправдоподобие некоторых рассказов..."
В. Г. Белинский в своих отзывах неизменно отмечал художественность, веселость и народность "Вечеров на хуторе близ Диканьки". В "Литературных мечтаниях" он писал: "Г-н Гоголь, так мило прикинувшийся пасичником, принадлежит к числу необыкновенных талантов. Кому неизвестны его "Вечера на хуторе близ Диканьки"? Сколько в них остроумия, веселости, поэзии и народности!"
В статье "О русской повести и повестях г. Гоголя" Белинский вновь возвратился к оценке "Вечеров": "Это были поэтические очерки Малороссии, очерки, полные жизни и очарования. Все, что может иметь природа прекрасного, сельская жизнь простолюдинов обольстительного, все, что народ может иметь оригинального, типического, все это радужными цветами блестит в этих первых поэтических грезах г. Гоголя. Это была поэзия юная, свежая, благоуханная, роскошная, упоительная, как поцелуй любви".
Ознакомившись с "Арабесками" и "Миргородом", Белинский заговорил о реализме как отличительном характере творчества Гоголя. Белинский указывал, что крктика неправильно обратила внимание читателей только на юмор Гоголя, не затронув его реализма. Он писал, что в гоголевских "Вечерах на хуторе", в повестях "Невский проспект", "Портрет", "Тарас Бульба" смешное перемешано с серьезным, грустным, прекрасным и высоким. Комизм отнюдь не есть господствующая и перевешивающая стихия таланта Гоголя. Его талант состоит в удивительной верности изображения жизни в ее неуловимо-разнообразных проявлениях. Нельзя видеть в созданиях Гоголя один комизм, одно смешное...
Реализм "Вечеров на хуторе близ Диканьки" отмечен Белинским и позже: "Поэт как бы сам любуется созданными им оригиналами. Однако ж эти оригиналы не его выдумка, они смешны не по его прихоти; поэт строго верен в них действительности. И потому всякое лицо говорит и действует у него в сфере своего быта, своего характера и того обстоятельства, под влиянием которого оно находится. И ни одно из них не приговаривается: поэт математически верен действительности и часто рисует комические черты, без всякой претензии смешить, но только покоряясь своему инстинкту, своему такту действительности".