Политический дискурс и его типология. Современные проблемы науки и образования. Отстаивание точки зрения в политическом дискурсе

Понятие политического дискурса и его функции

В настоящий момент отмечен возрастающий интерес лингвистов к проблематике дискурса активнейших групп социума и прежде всего - политиков. Политический дискурс является явлением, обладающим частотным проявлением и особенным социальным значением в общественной жизни. Совместно с этим феномен политического дискурса однозначному определению не поддается.

Замечание 1

Политический дискурс-это сложный объект исследования, в связи с тем, что лежит на стыке различных дисциплин - социальной психологии, политологии, лингвистики и связывается с анализом задач, формы и содержания дискурса, который используется в определенных «политических» ситуациях.

В. Н. Базылев полагает, что политический дискурс может быть рассмотрен в форме варианта фактической речи или же её жанровой разновидности в том плане, что частные цели политического дискурса, кроме собственно информационного содержания, подчиняются контактному базисному импульсу, а информативная задача высказывания уже вторична. Для того чтобы быть адекватным замыслу понятым реципиентами, автор текста апеллирует к коллективным представлениям и знаниям. Если же речь заходит о тексте в политической сфере, то, скорее всего, должна существовать апелляция к когнитивной базе, потому как политики и политические обозреватели адресуются ко всему населению государства, а не к какой-либо его частице.

По концепции Е.Г. Казакевича и А. Н. Баранова политический дискурс представляет собой «общность всех речевых актов, которые используются в политических дискуссиях, а также правил публичной политики, которые освещены традицией и проверены опытом», особенно подчеркнута его институциональность. В институциональном дискурсе общение производится не меж определенными людьми, а меж представителями одного или различных институтов социума (парламента, правительства, муниципалитета, общественной организации) и представителем иного института социума или гражданином-избирателем.

Стратегии политического дискурса

Со стороны психологингвистики стратегия определяется как способ организации речевого поведения согласно замыслу, интенции коммуниканта, понимание ситуации в целом, определение направленности развития и организация действия, развернутая субъективная установка на общение во времени. В широком смысле коммуникативная стратегия является сверхзадачей речи, диктуемой практической целью говорящего.

А. К. Михальская, формируя собственное определение коммуникативной стратегии на понятии выбора, отделяет две глобальные коммуникативные тенденции: к индивидуальности и к сближению. Предпочтение (избрание) одной из всевозможных тенденций и отражение этого предпочтения в речевом общении именуется коммуникативной стратегией.

При определении стратегии, как отмечается, принимаются к учету такие характеристики, как зависимость избрания стратегии от коммуникативного намерения и цели, а также наличие зависимости от ситуации.

Принимая во внимание все вышесказанное, при использовании терминологии «стратегия», она понимается как определенная направленность речевого поведения в такой ситуации в интересах достижения цели коммуникации.

Исследователи отмечают разные виды коммуникативных стратегий в различных дискурсах, в их числе в политическом:

1. Стилистические;
2. Дискурсивные;
3. Прагматические;
4. Семантические;
5. Диалоговые;
6. Риторические и т.п.

Е.И. Шейгал выделил в политическом дискурсе следующие разновидности стратегий:

• стратегия вуалирования, она затушевывает нежелательную информацию, то есть дает возможность приглушить, сделать менее очевидным неприятный факт;
• стратегия мистификации, выражающаяся в сокрытии истины, сознательном введении в заблуждение;
• стратегия анонимности или деперсонализации в форме приема снятия ответственности.

Существует ещё несколько разновидностей стратегий относительно политического дискурса: стратегия реификации, выражающаяся в конструировании вражеского образа; стратегия делегитимизации, выражающаяся в разрушении образа оппонента; стратегия амальгамирования, то есть «мы»-дискурс.

Ю. М. Иванова, изучая политический дискурс США, выделила аддитивную, варьирующуюся и интродуктивную стратегии. О. В. Гайкова анализировала аргументативные и манипулятивные стратегии предвыборного дискурса США.

Замечание 2

Однако приэтом в литературе не существует четких оснований выделения типов стратегий и их отношения с тактиками.

Цели стратегий политического дискурса

Стратегии политического дискурса определены целями, которые взывает к жизни политическое общение. Традиционно политик нацелен:

• простимулировать адресата голосовать на выборных мероприятиях за конкретного кандидата, блок, партию, движение и т.д.;
• завоевывать авторитет или укреплять собственный имидж, «понравиться народным массам»;
• убедить адресата дать согласие говорящему, принять его точку зрения о том, что правительство работает не эффективно, либо, наоборот, что реформы производятся успешно;
• формировать конкретный эмоциональный настрой, вызывать нужное эмоциональное состояние адресата;
• дать адресату новейшие знания, обновленные представления о предмете речи, информировать адресата о собственной позиции по какому-то вопросу.

Замечание 3

Важно отметить, что в политическом дискурсе вряд ли может быть преследована цель «информирования» без желания образовать приэтом отрицательное или положительное отношение адресата к чему-то или подвергнуть изменению его мировоззрение, оказать влияние на его образ мыслей. В связи с этим функция воздействия в политическом дискурсе присутствует всегда.

С точки зрения речевого воздействия стратегия может рассматриваться лишь при помощи анализа тактик, потому как стратегия в переводе с греческого языка "stratos" - "войско" + "ago" - "веду" является искусством планирования, которое основано на правильных и далеко идущих прогнозных анализах.

* Данная работа не является научным трудом, не является выпускной квалификационной работой и представляет собой результат обработки, структурирования и форматирования собранной информации, предназначенной для использования в качестве источника материала при самостоятельной подготовки учебных работ.

Изменения в общественно-политической ситуации являются важнейшим внешним фактором языкового развития. Этот фактор прямым образом повлиял на активные процессы, происходившие в русском языке после 1985 года. Языковые изменения охватили лексику и словообразование, грамматику и стилистическую дифференциацию. В наибольшей степени изменения коснулись тех сфер вербальной деятельности, которые были связаны с общественно-политическими и социально-экономическими преобразованиями. Таковыми явились экономика и, конечно, политика.

Новая «концептуальная политическая» парадигма вызывает кардинальную перестройку политической коммуникации. Политическая жизнь меняется по составу участников, по объему, по формам, в качественном отношении. На протяжении данного периода формируется современный политический дискурс.

В 90-ые XX столетия годы русский политический дискурс становится объектом пристального внимания в отечественном языкознании. В отечественных исследованиях обсуждалось понятие дискурса, предлагались речевые портреты политических лидеров и разноаспектные описания «языка политики». В отдельных работах социологический подход преобладал над лингвистическим.

К концу 90-х годов приходит осознание исчерпанности уже пройденных путей, и на первое место выдвигается задача планомерного и комплексного собственно лингвистического описания политического дискурса. В ХХI веке политический дискурс являет собой востребованную и престижную сферу языковой деятельности, в которой реализуются коммуникативные и когнитивные модели, влияющие на современный литературный язык в его целостности. В настоящей работе исследуется политический дискурс как инструмент политики новейшего времени с позиций современного языкознания.

1. Понятие и генезис политического дискурса

Четкого и общепризнанного определения «дискурса», охватывающего все случаи его употребления, не существует, и не исключено, что именно это способствовало широкой популярности, приобретенной этим термином за последние десятилетия: связанные нетривиальными отношениями различные понимания удачно удовлетворяют различные понятийные потребности, модифицируя более традиционные представления о речи, тексте, диалоге, стиле и даже языке. Во вступительной статье к вышедшему на русском языке в 1999 сборнику работ, посвященных французской школе анализа дискурса, П.Серио приводит заведомо не исчерпывающий список из восьми различных пониманий, и это только в рамках французской традиции 1 . Своеобразной параллелью многозначности этого термина является и поныне не устоявшееся ударение в нем: чаще встречается ударение на втором слоге, но и ударение на первом слоге также не является редкостью.

Наиболее отчетливо выделяются три основных класса употребления термина «дискурс», соотносящихся с различными национальными традициями и вкладами конкретных авторов.

К первому классу относятся собственно лингвистические употребления этого термина, исторически первым из которых было его использование в названии статьи Дискурс-анализ американского лингвиста З.Харриса, опубликованной в 1952. В полной мере этот термин был востребован в лингвистике примерно через два десятилетия. Собственно лингвистические употребления термина «дискурс» сами по себе весьма разнообразны, но в целом за ними просматриваются попытки уточнения и развития традиционных понятий речи, текста и диалога 2 . Переход от понятия речи к понятию дискурса связан со стремлением ввести в классическое противопоставление языка и речи, принадлежащее Ф. де Соссюру, некоторый третий член – нечто парадоксальным образом и «более речевое», нежели сама речь, и одновременно – в большей степени поддающееся изучению с помощью традиционных лингвистических методов, более формальное и тем самым «более языковое». С одной стороны, дискурс мыслится как речь, вписанная в коммуникативную ситуацию и в силу этого как категория с более отчетливо выраженным социальным содержанием по сравнению с речевой деятельностью индивида; по афористичному выражению Н.Д.Арутюновой, «дискурс – это речь, погруженная в жизнь» 3 . С другой стороны, реальная практика современного (с середины 1970-х годов) дискурсивного анализа сопряжена с исследованием закономерностей движения информации в рамках коммуникативной ситуации, осуществляемого прежде всего через обмен репликами; тем самым реально описывается некоторая структура диалогового взаимодействия, что продолжает вполне структуралистскую (хотя обычно и не называемую таковой) линию, начало которой как раз и было положено Харрисом. При этом, однако, подчеркивается динамический характер дискурса, что делается для различения понятия дискурса и традиционного представления о тексте как статической структуре. Первый класс пониманий термина «дискурс» представлен главным образом в англоязычной научной традиции, к которой принадлежит и ряд ученых из стран континентальной Европы; однако за рамками этой традиции о дискурсе как «третьем члене» соссюровской оппозиции давно уже говорил бельгийский ученый Э.Бюиссанс, а французский лингвист Э.Бенвенист последовательно использовал термин «дискурс» (discours) вместо термина «речь» (parole) 4 .

Второй класс употреблений термина «дискурс», в последние годы вышедший за рамки науки и ставший популярным в публицистике, восходит к французским структуралистам и постструктуралистам, и прежде всего к М.Фуко, хотя в обосновании этих употреблений важную роль сыграли также А.Греймас, Ж.Деррида, Ю.Кристева; позднее данное понимание было отчасти модифицировано М.Пешё и др. За этим употреблениями просматривается стремление к уточнению традиционных понятий стиля (в том самом максимально широком значении, которое имеют в виду, говоря «стиль – это человек») и индивидуального языка (ср. традиционные выражения стиль Достоевского, язык Пушкина или язык большевизма с такими более современно звучащими выражениями, как современный русский политический дискурс или дискурс Рональда Рейгана). Понимаемый таким образом термин «дискурс» (а также производный и часто заменяющий его термин «дискурсивные практики», также использовавшийся Фуко) описывает способ говорения и обязательно имеет определение – КАКОЙ или ЧЕЙ дискурс, ибо исследователей интересует не дискурс вообще, а его конкретные разновидности, задаваемые широким набором параметров: чисто языковыми отличительными чертами (в той мере, в какой они могут быть отчетливо идентифицированы), стилистической спецификой (во многом определяемой количественными тенденциями в использовании языковых средств), а также спецификой тематики, систем убеждений, способов рассуждения и т.д. (можно было бы сказать, что дискурс в данном понимании – это стилистическая специфика плюс стоящая за ней идеология). Более того, предполагается, что способ говорения во многом предопределяет и создает саму предметную сферу дискурса, а также соответствующие ей социальные институты. Подобного рода понимание, безусловно, также является в сильнейшей степени социологическим. По сути дела, определение КАКОЙ или ЧЕЙ дискурс может рассматриваться как указание на коммуникативное своеобразие субъекта социального действия, причем этот субъект может быть конкретным, групповым или даже абстрактным: используя, например, выражение дискурс насилия, имеют в виду не столько то, как говорят о насилии, столько то, как абстрактный социальный агент «насилие» проявляет себя в коммуникативных формах – что вполне соответствует традиционным выражениям типа язык насилия.

Существует, наконец, третье употребление термина «дискурс», связанное прежде всего с именем немецкого философа и социолога Ю.Хабермаса 5 . Оно может считаться видовым по отношению к предыдущему пониманию, но имеет значительную специфику. В этом третье понимании «дискурсом» называется особый идеальный вид коммуникации, осуществляемый в максимально возможном отстранении от социальной реальности, традиций, авторитета, коммуникативной рутины и т.п. и имеющий целью критическое обсуждение и обоснование взглядов и действий участников коммуникации. С точки зрения второго понимания, это можно назвать «дискурсом рациональности», само же слово «дискурс» здесь явно отсылает к основополагающему тексту научного рационализма – Рассуждению о методе Р.Декарта (в оригинале – «Discours de la m?thode», что при желании можно перевести и как "дискурс метода").

Все три перечисленных макропонимания (а также их разновидности) взаимодействовали и взаимодействуют друг с другом; в частности, на формирование французской школы анализа дискурса 1970-х годов существенно повлияла публикация в 1969 французского перевода упомянутой работы З.Харриса 1952. Это обстоятельство дополнительно усложняет общую картину употребления термина «дискурс» в гуманитарных науках. Кроме того, следует иметь в виду, что этот термин может употребляться не только как родовой, но и применительно к конкретным образцам языкового взаимодействия, например: Длительность данного дискурса – 2 минуты.

Основное внимание в данной работе будет уделено использованию понятия «дискурс» в лингвистике.

По М.В. Гавриловой «В широком смысле под политическим дискурсом понимаются «любые рече­вые образования, субъект, адресат или содержание которых относится к сфе­ре политики» (Шейгал 2000: 23); «сумма речевых произведений в определен­ном паралингвистическом контексте - контексте политической деятельности, политических взглядов и убеждений, включая негативные ее проявления (ук­лонение от политической деятельности, отсутствие политических убеждений)» (Герасименко 1998: 22); «совокупность дискурсивных практик, идентифици­рующих участников политического дискурса как таковых или формирующих конкретную тематику политической коммуникации» (Баранов 2001: 246). При таком подходе исследование политического дискурса предполагает анализ всех семиотических систем искусства, а языковым материалом выступают явления политиков, политических обозревателей и комментаторов, публикации в СМИ, материалы специализированных изданий, касающиеся различных аспектов политики» 6 .

Согласно А.И. Соловьеву «речь идет о принципиальном повышении политической мощи СМИ, которые постепенно становятся главными выразителями интересов граждан, вытесняя из области публичной политики традиционные организа­ции, в т.ч. партии и «партийно-журнальные» организации интеллектуалов (А.Зудин), утратившие, несмотря на внешне активное участие в дискурсе, свою былую политическую роль. Главной причиной такого положения вещей, по-видимому, является постепенное укрепление позиций информационного лоббизма, поставившего под свой контроль основные медиаресурсы. Именно под его воздействием трансформация представительных структур в конечном счете привела к расслоению политического дискурса на публичный и корпо­ративный при постоянном усилении влияния последнего.

Но, пожалуй, самым серьезным по своим политическим последствиям ре­зультатом медиакратизации власти в российском государстве и обществе ста­ ли подвижки в политической культуре и механизмах идентификации граждан.

Это особенно важно потому, что культурные стереотипы и нормы политичес­ кого общения определяют те рамки, в которых формируются массовые интер­активные связи и смысловые контакты широких социальных аудиторий, вос­производятся общепризнанные оценки политики и власти и складывается от­ношение граждан к ним» 7 .

По К.Е. Петрову «Согласно конструктивистской парадигме, идентичности и интересы субъек­тов не даны им от природы, но создаются разделяемыми обществом идеями: ими, а отнюдь не фактами материального мира детерминированы структуры че­ловеческих ассоциаций (Wendt 1999). Конструктивизм не склонен проводить значимое различие между условным фактом и условным соображением (мнени­ем). Будучи эксплицирована, любая идея становится фактом социальной реаль­ности. Указанная закономерность наиболее очевидна, когда идея концептуали­зируется в одном слове, а это слово, появившись на свет как термин, характе­ризующий ту или иную частную ситуацию, начинает обозначать совокупность похожих ситуаций и нарастающая метафорика постепенно подавляет однознач­ность конкретного значения. Именно это и произошло с концептом «Европа». Многообразные варианты его использования едва ли можно не то что проана­лизировать, но хотя бы перечислить. История данного концепта - сплошная череда включений в различные политические проекты, как сугубо теоретичес­кие, так и воплощенные на практике. В связи с этим в нем невозможно одно­значно выделить денотативное и позднейшие коннотативные значения» 8 .

Таким образом, в отечественной политической науке в последние годы возросло внимание к исследованию политического текста. В то же время в связи с выделением и функционированием различных видов социально-политической речи сложилось такое направление лингвистики, как политическая лингвистика. Политический язык представляет собой «особую подсистему национального языка, предназначенную для политической коммуникации: для пропаганды тех или иных идей, эмотивного воздействия на граждан страны и побуждения их к политическим действиям, для выработки общественного консенсуса, принятие и обоснование социально-политических решений в условиях множественности точек зрения в обществе» 9 .

Политический язык отличается от обычного тем, что в нем: «политическая лексика» терминологична, а привычные нам, не специальные «политические» языковые знаки употребляются не всегда так же, как в обычном языке; специфичная структура дискурса – результат иногда очень своеобразных речевых приемов; специфична и реализация дискурса – звуковое или письменное его оформление 10 .

2. Политический дискурс новейшего времени

В изучении политических текстов новейшего времени стоит отметить работы М.В. Гавриловой, в которой она говорит о том, что при переходе России к президентской системе правления, развитии информационного общества потребовалась выработка новой политической риторики.

В данном случае М.В. Гаврилова изучает президентский дискурс, который обладает характерными чертами:

1) президентская речь интерпретируется как политическое действие;

2) выступление президента;

3) для выступлений политического лидера характерно сложное взаимовлияние и взаимозависимость устной и письменной формы речи;

4) президентский текст опосредован СМИ;

5) определенный тематический репертуар 11 .

Автор подчеркивает, что в выступлениях российских президентов мы можем наблюдать взаимодействие признаков: по форме – устная (спонтанность, необратимость, многоканальность)/письменная речь (планирование текста, явственная структура содержания), по содержанию – книжный стиль (официальный характер, самостоятельность текста, скрупулезная предварительная подготовка)/разговорная речь (зависимость от ситуации). Разговорная лексика, разрыв синтаксических связей на фоне книжного текста ощущаются как проявление личного начала и несут определенное воздействие на адресата 12 .

Также, по мнению М.В.Гавриловой «когнитивный анализ открывает путь к пониманию политического мышления и логики социально значимых дейст­вий, что, в свою очередь, позволяет моделировать политический процесс, на­ходить корреляцию «между лингвистическими структурами текста и структу­рами представлений его автора» (Паршин 1987: 398). Когнитивное моделиро­вание может осуществляться посредством операционного кодирования и когни­тивного картирования.

«Операционное кодирование дает возможность проследить, из каких представ­лений исходят индивиды при оценке политических событий» (Херадствейт, Нарвесен 1987: 386). Эти представления устанавливаются через изучение речи политических лидеров. Для определения значимости представлений важно знать, какие когнитивные ориентации в картине мира политика стабильны, а какие - изменчивы. Операционные коды проясняют, конфликтен или гармоничен мир в глазах данного политика, как оценивает он своих политических противников и перспективы достижения с ними согласия, насколько широки или, напротив, ограничены цели его деятельности, на какие методы он ори­ентируется и т.д. Такие коды, по справедливому замечанию Д.Винтера, подоб­ны портретам: они отражают индивидуальность изображаемого, и потому их трудно сравнивать между собой (Почеппов 1998: 228)» 13 .

Согласно А.И. Соловьеву «события последних двух-трех десятилетий, отчетливо выявившие потенциал новейших информационных технологий, заставляют нас оценивать современные политические практики прежде всего в контексте наступления «информационной эпохи». И это понятно не только участникам теоретичес­ких диспутов. Ведь если отвлечься от теоретически заданных номинаций по­литических порядков, то выяснится, что наиболее мощным инструментом об­щественных изменений и преобразования структур государственной власти, как институционализированных, так и неинституциональных, выступают по­литические коммуникации. Именно благодаря им в сфере политики интен­сивно формируются новые механизмы и способы политического участия: ме­диа-опросы, интернет-голосования, механизмы кибер- и теледемократии. На смену традиционным двух- и многопартийным системам приходят системы вещания на двух или нескольких телеканалах.

Распределение ресурсов власти и государственных полномочий все больше подчиняется законам движения массовой информации, а характер правления все сильнее зависит от позиций медиасобственников. Обретя кросскультурный и транснациональный характер, информационное пространство привно­сит в привычный для национальных государств порядок принятия решений новые представления о национальных целях и интересах. Доминирование медиалогики, подчиняющей себе поведение большинства политических игроков, делает по сути неразличимыми политические и культурные формы регулиро­вания общественных связей (равно как и влияния общества на власть).

Медиакратия как способ организации власти, при которой информацион­ные отношения превращаются в ключевой механизм форматирования поли­тического пространства и обеспечения взаимодействия между властью и об­ществом, постепенно становится самоочевидной реальностью. И хотя в насто­ящее время еще трудно сказать, к каким последствиям приведут такие изме­нения, насколько сильно трансформируются привычные отношения медиа- и политической систем, государства и общества (см. Gunter, Mughan 2000; Zaller 1992), нужно осознавать, что именно медиакратия задает вектор и характер функционирования власти в современном государстве» 14 .

По К.Е. Петрову «при создании новой политической общности неизбежно возникает потреб­ность в конвенциализации дискурса, который будет обеспечивать ее единство. Сопутствующие изменения в структуре дискурса могут трактоваться и в каче­стве субъективных, направляемых волей субъекта объединения, и в качестве объективных, проявляющихся стихийно. Как бы то ни было, конвенциализация дискурса происходит идеологично, т.е. по мере своего развития исключа­ет некоторые смыслы. Действия политических акторов есть лишь актуализа­ции идеологизированных аргументаций» 15 .

Текст представляет собой систему, объединяющую основные текстовые элементы исследуемой области науки. Текст – это произведение речетворческого процесса, обладающее такими особенностями, как завершенность и системность. Одна из основных характеристик текста – его целенаправленность, прагматическая установка, изначальный информационный посыл.

Тест воспринимается людьми как сложное устройство, хранящее многообразные коды, способные трансформировать получаемые сообщения и порождать новые. Тест – внутренняя замкнутая знаково-языковая система, обладающая целостностью и побудительной энергетикой к реципиенту. Диалогичность текст связана с такими моментами, как наличие автора и адресата, с одной стороны, и умения адресата верно декодировать заложенный изначально в структуру текста код.

Текст информационно-насыщен, он рассчитан на то, что его смогут верно истолковать, получить необходимую информацию и, кроме того, долю эмоционального воздействия: насыщенность эмоционального восприятия будет обуславливаться рядом таких факторов, как эмоциональный посыл повествующего, семантическое структурирование и подача текста, степень осведомленности и психического состояния получателя информации.

Таким образом, политический текст – это коммуникативно-направленная структура, организованная по законам и правилам политической коммуникации, имеющая открытые границы, встроенная в коммуникативное пространство социально-политической деятельности.

Тексты пытаются затронуть как эмоциональную, так и смысловую сторону, апеллируют не только к чувствам, но и к логике, к мыслям. Они выполняют информационную, убеждающую и побуждающую функцию, в них используются запоминающиеся слоганы, комбинировалась визуальная и аудио информация. Политические тексты формируют представление о субъектах политического процессе, отношение к ней избирателей.

3. Метафорические структуры современного политического дискурса

Для современного политического дискурса характерно многообразие метафорических моделей, отражающих современную действительность и специфику восприятия этой действительности.

По мнение М.В. Гавриловой «в когнитивной лингвистике метафора трак­туется как способ познания действительности. Метафоры играют особую роль в принятии политических решений, так как они помогают вырабатывать аль­тернативы, из которых в дальнейшем осуществляется выбор. В России изучени­ем политических метафор активно занимаются московские лингвисты (А.Н.Ба­ранов, Д.О.Добровольский, Ю.Н.Караулов и др.) и группа лингвистов из Ураль­ского государственного педагогического университета (п.п.Чудинов, Ю.Б.Феденева; (см., напр. Баранов, Караулол 1994; Феденева 1998; Чудинов 2001) 16 .

Необходимо отметить, что использование метафор в политике - признак кризисного мышления, т.е. мышления в сложной проблемной ситуации, раз­решение которой требует от человека включения всех его когнитивных спо­собностей. Неудивительно, что внимание представителей этого направления когнитивистики привлекают в первую очередь кризисные периоды, связанные со сменой парадигмы общественного сознания. Именно такой период пере­живала Россия на рубеже 1980-х - 1990-х годов.

Проанализировав совокупность отечественных политических текстов того времени (выступления на Первом съезде народных депутатов, политические дискуссии, отраженные в публицистике и СМИ), Ю.Н.Караулов и А.Н.Бара­нов составили словарь русской политической метафоры (Караулов, Баранов 1991; Баранов, Караулов 1994) 17 . Словарь разделен на две части. Первая часть, озаглавленная "Метафорические модели политической реальности", включа­ет в себя различные политические метафоры, например: война, игра, меха­низм, организм, растение/дерево, родственные отношения, спорт, театр, цирк и др. Во второй части словаря ("Мир политики в зеркале метафор") метафо­ры организованы по другому принципу - от политических реалий к метафо­рическим моделям. Сюда вошли статьи типа: демократия, законодательство, КГБ, КПСС, перестройка, политические лидеры, Россия, СССР, финансы, экономика и т.п. Обратимся, к примеру, к словарной статье "персонифика­ция", первый подпункт которой обозначен как лицо/человек. В качестве оду­шевленных сущностей в отечественном политическом дискурсе выступают со­юзное правительство, СССР, административная система, Академия наук, го­сударство, демократия, идеология, капитализм, КПСС, обмен денег, прокура­тура, свободы, совхозы и колхозы, США, телевидение, экономическая рефор­ма. Метафорически осмысленная Россия представлена в словаре в виде лица (активного или пассивного, а также лица вообще), транспортного средства (корабль, воз, телега), животного (звероящер, конь, медведь), марионетки, ме­ханизма (приводной ремень, стержень), арсенала, гиганта, глыбы, диалога, идеи, империи, пушечного мяса, растения, строения, тарана, тюрьмы, фунда­мента, чумного дома (Баранов, Караулов 1994: 122). Очевидно, что такой сло­варь, позволяющий познакомиться с метафорическими моделями политичес­ких феноменов и показывающий, какие способы метафорического осмысления политических реалий зафиксированы в современной российской публи­цистике, может оказаться очень полезным для политологов, политических психологов и консультантов 18 .

Положение о кризисной природе метафорического мышления в политике было подтверждено и на материале зарубежного политического дискурса. В 1998 г. группа лингвистов во главе с профессором Амстердамского универси­тета К. де Ландшером приступила к осуществлению пилотного проекта, в хо­де которого был проведен политико-семантический анализ выступлений 700 членов Европарламента с 1981 по 1993 г. (см. Landsheer 1998).

Ученые обнаружили прямую зависимость между социально-экономичес­ким положением страны и частотой употребления метафор в ее политическом дискурсе. Чем сложнее была ситуация в государстве, которое представляли де­путаты Европарламента, тем чаще они использовали в своих выступлениях метафоры, причем, как правило, живые метафоры пессимистического или аг­рессивного содержания. Иными словами, во время экономических кризисов метафорический коэффициент увеличивается, тем самым свидетельствуя о "социальном стрессе" (термин П.Фрицше). В связи с этим, по мнению авто­ров проекта, политическую метафору можно считать показателем социальной напряженности (Landsheer 1998: 129-148).

Как верно отмечает А.Н.Баранов (см. Баранов 2001: 253), проведенное Ландшером и его коллегами исследование, доказывающее, что повышение ко­личества метафор в политическом дискурсе - признак кризисной политиче-ой и экономической ситуации, имеет как теоретическое, так и практичес­кое значение. Его результаты можно использовать для фиксации приближе­ния кризисных состояний путем лингвистического мониторинга политическо­го дискурса. Таким образом, сугубо лингвистический анализ метафоры как способа осмысления политических реалий дает важный материал для изуче­ния состояния общества» 19 .

Метафора ‘узла’, благодаря своей мифологической нагрузке, передает высокую степень сложности ситуации: «Кавказский узел: как его развязать ?» (РФ-сегодня 21.11.04). Эта концептуальная метафора подсказывает варианты разрешения ситуации. В нашем случае, затянуть узел туже – означает ужесточить контроль за чеченскими бандформированиями, развязать узел – добиться мирного урегулирования конфликта путем переговоров или предоставления Чечне независимости, разрубить узел – ликвидировать сепаратистов или отделить Чечню от России. С этой точки зрения, функционирование данной метафоры оказывается сродни идеологеме, так как постепенно приучает общество к мысли о неизбежности силового решения, как единственного варианта выхода из сложившейся ситуации. «Иных способов развязать набухающий кровью чеченский узел Москва уже не предлагает » (Известия 31.12.94). Подобное манипулирование общественным сознанием является, по-видимому, одной из функций метафоры в политическом дискурсе.

В современном российском политическом дискурсе активно функционирует театральная метафорическая модель. Нарратив «северокавказский конфликт» является частью политического дискурса, поэтому неизбежно будет трактоваться как эпизод политического театрализованного действа («главные режиссеры чеченской драмы сидят далеко и внимательно отслеживают события » (РФ-сегодня №5/98). Особенно востребованной театральная метафорическая модель оказалась при освещении громкого теракта в театральном центре на Дубровке в Москве осенью 2002 г.: «вчера спектакль «Норд-Ост» играли по чеченскому сценарию… » (Новая Газета 24.10.02).

По К.Е. Петрову «обратимся теперь к метафорическим моделям представления действитель­ности, стоящим за концептом "Европа". Такие модели, как уже упоминалось, строятся либо на отделении/спецификации ("Европа есть уникальная часть мира"), или на овеществлении ("Европа есть вещь"). Каждая из двух основ­ных метафор, в свою очередь, может быть развернута в две метафорические системы:

(1) "Европа - комфорт обжитого мира" и "Европа - технологич­ность современного мира";

(2) "Европа - ценность старинной вещи" и "Ев­ропа - уникальность функциональной вещи". Именно эти четыре метафорические системы позволяют вербально "переводить" Европу в материальные факты. Постоянно подменяя одна другую в ходе выстраивания политической аргументации, они, по-видимому, и создают ту самую идеологию ЕС, которая образует стержень современных интеграционных процессов.

Обозначенные выше две пары метафорических систем не только противо­стоят друг другу, но и внутренне антагонистичны. Данный антагонизм описы­вается отношением: "Риск современного" versus "Вечность исторического".

Следует отметить, что дискурс, как правило, оказывается не в состоянии отразить это противостояние, столь явственно ощутимое при выделении ме­тафор. В его рамках, например, прекрасно могут сосуществовать такие фразы: "Сегодня мы твердо уверены: все 10 стран являются демократическими наци­ями, придерживающимися тех же самых ценностей, что и остальная Европа" (РМ Statement 7002) и "Европа становится Европой 25-ти. Это огромное из менение для Европы" (Doorstep interview 2003). Обнаружить реальное проти­воречие между этими высказываниями премьер-министра Великобритании Т.Блэра можно только через отрефлексировав метафорику. В одном из них подчеркивается ценностное единство Европы как части мира, в другом фик­сируется уникальность Европы и ее способность к изменению ("вещность"). Очевидно, что в первом случае ЦВЕ входит в состав "Европы", а во втором -нет. Более того, указанные метафорические системы несут в себе противопо­ложный смысл: образ освоенного и окультуренного мира, обеспечивающего полноценность жизни, трудно экстраполировать на страны ЦВЕ, но они лег­ко могут обрести функциональную значимость посредством участия в инсти­тутах ЕС. Подобная ситуация позволяет политикам легитимировать любое свое решение путем комбинирования метафор» 20 .

Сравнительный анализ фреймово-слотовой структуры морбиальной модели, функционирующей во французской и российской прессе, выявил различия, вызванные разной трактовкой северокавказского конфликта и его последствий. Так, во французской прессе нами не были обнаружены примеры фрейма «выздоровление/ успешное лечение», достаточно представленные в российской прессе. Это свидетельствует о том, что во французской прессе создается образ неизлечимо больной России.

В большинстве случаев, метафоры, функционирующие в нарративе «северокавказский конфликт», содержат в себе вектор агрессивности, тревожности, неправдоподобия происходящего и отклонения от естественного порядка вещей. Причины этого коренятся, по-видимому, не столько в особенностях исходных понятийных сфер, сколько в том, какие реалии необходимо обозначить и какие эмотивные смыслы востребованы политической ситуацией. В текстах прессы метафорические модели функционируют одновременно, пересекаются и дополняют друг друга, что лишь усиливает их прагматический потенциал.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Баранов А.Н. Предисловие редактора: Когнитивная теория метафоры: почти двадцать пять лет спустя // Дж. Лакофф, М. Джонсон. Метафоры, которыми мы живём. - М.: Эдиториал УРСС, 2004. - С. 7-21.

Баранов Г.С. Роль метафоры в теории познания и репрезентации социальной реальности (философский анализ). - Дис. … д-ра философ. наук, Новосибирск, 1994. Гак В.Г. Метафора: универсальное и специфическое // Метафора в языке и тексте. - М.: Наука, 1988. - С. 11-26.

Гаврилова М.В. Критический дискурс-анализ в современной зарубежной лингвистике. СПб., 2003.

Гаврилова М.В. Президентский дискурс как предмет политической лингвистики//Тезисы докладов. IV Всероссийский конгресс политологов «Демократия, безопасность, эффективное управление: новые вызовы политической науке». М., 2006. С. 64.

Гаврилова М.В. Политический дискурс как объект лингвистического анализа//Полис-Политические исследования. – 2004, № 3

Гаврилова М.В. Смысловая модернизация русского политического дискурса (на примере экспликации концепта “государство”)//Полис-Политические исследования. – 2007, № 3

Демьянков В.З. Интерпретация политического дискурса в СМИ // Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования: Учебное пособие / Отв. ред. М.Н. Володина. - М.: Изд-во МГУ, 2003. - С. 116-133.

Казыдуб Н.Н. Концептуальные основы моделирования дискурсивного пространства // Вестник НГУ. Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация / Новосиб. гос. ун-т. Новосибирск, 2005. Т.3. Вып. 1. - С. 32-35.

Кравченко А.В. Язык и восприятие. Когнитивные аспекты языковой категоризации. - Иркутск: Изд-во Иркут. ун-та, 1996. - 159 с.

Лакофф Дж. Женщины, огонь и опасные вещи: Что категории языка говорят нам о мышлении: Пер. с англ. И.Б. Шатуновского. - М.: Языки славянской культуры, 2004. - 792 с.

Павилёнис Р.И. Проблема смысла: современный логико-философский анализ языка. - М.: Мысль, 1983. - 286 с.

ПАНОРАМА ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ РОССИИ. Круглый стол, Гаврилова М.В., Галкин А.А., Гаман-Голутвина О.В., Гельман В.Я., Дахин А.В., Ильин М.В., Косолапов Н.А., Никитин А.И., Сморгунов Л.В., Фарукшин М.Х. “Мы в мире - мир в нас”: 50 лет интеграции отечественной политологии в мировую политическую науку (Виртуальный круглый стол) //Полис-Политические исследования. – 2005, № 6

Петров К.Е. Концепт «Европа» в современном политическом дискурсе//Полис-Политические исследования. – 2004, № 3

Петров К.Е. Доминирование концептуальной многозначности: “сильное государство” в российском политическом дискурсе//Полис-Политические исследования. – 2006, № 3

Рогозина И.В. Функции и структура медиа-картины мира // Методология современной психолингвистики. Сб. статей. - Москва; Барнаул, 2003. - С.121-137.

Серио П. Как читают тексты во Франции // Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса. М., 1999.

Соловьев А.И. Политический дискурс медиакратий: проблемы информационной эпохи//Полис-Политические исследования. – 2004, № 2

Телия В.Н. Метафоризация и ее роль в создании языковой картины мира // Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира. - М.: Наука, 1988. - С. 173-204.

Ульман С. Семантические универсалии // Новое в лингвистике. - Вып.5. - М.: Прогресс, 1970. - С. 250-299.

Чудинов А.П. Когнитивно-дискурсивное исследование политической метафоры // Когнитивная лингвистика. - 2004. - №1. - С. 91-102.

Чудинов А.П. Метафорическая мозаика в современной политической коммуникации. Екатеринбург, 2003. - 248 с. http://www.philology.ru/news.htm

Чудинов А.П. Национальная ментальность и метафорическое моделирование политической ситуации // Концептуальное пространство языка: Сб. науч. тр. Посвящается юбилею профессора Н. Н. Болдырева / Под ред. проф. Е.С. Кубряковой; Федеральное агентство по образованию, Тамб. гос. ун-т им. Г.Р. Державина. Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г.Р. Державина. - 2005. - С. 363-373.

Чудинов А.П. Реализация метафорической модели как сверхтекст // Текст-2000: Теория и практика. Междисциплинарные подходы: Материалы Всероссийской научной конф. Часть I / УдГУ. Ижевск, 2001а. - С. 163-166.

Чудинов А.П. Россия в метафорическом зеркале: когнитивное исследование политической метафоры (1991-2000): Монография. - Екатеринбург: Урал. госпедуниверситет, 2001б. - 238 с.

2 Телия В.Н. Метафоризация и ее роль в создании языковой картины мира // Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира. - М.: Наука, 1988. - С. 173-204.

3 Баранов А.Н. Предисловие редактора: Когнитивная теория метафоры: почти двадцать пять лет спустя // Дж. Лакофф, М. Джонсон. Метафоры, которыми мы живём. - М.: Эдиториал УРСС, 2004. - С. 7-21.

4 Лакофф Дж. Женщины, огонь и опасные вещи: Что категории языка говорят нам о мышлении: Пер. с англ. И.Б. Шатуновского. - М.: Языки славянской культуры, 2004. - 792 с.

Cтатья посвящена рассмотрению политического дискурса. Вопрос определения и характеристики политического дискурса остается открытым. В статье описывается определение понятия политического дискурса и представляются его характерные черты. В качестве основных характеристик политического дискурса выделяются оценочность, агрессивность, эффективность, отстаивание точки зрения. Основное внимание сосредоточено на рассмотрении основных функций политического дискурса, к которым относятся регулятивная, референтная и магическая функции. В качестве основной функции рассматривается борьба за власть. В статье описываются также основные подходы к изучению политического дискурса в лингвистике. В современной лингвистической литературе выделяется много подходов к изучению политического дискурса. К основным из них относятся критический, лингвокогнитивный, описательный и количественный подходы.

В настоящее время политический дискурс активно изучается лингвистами. Они пытаются дать определение понятию политического дискурса, рассмотреть его основные черты, функции . В настоящей статье мы рассмотрим понятие политического дискурса, определим его характерные черты, рассмотрим основные подходы к изучению политического дискурса в лингвистике.

Политический дискурс трактуется как институциональное общение, которое, в отличие от личностно ориентированного, использует определенную систему профессионально ориентированных знаков, то есть обладает собственным подъязыком (лексикой, фразеологией и паремиологией) .

Политика как специфическая сфера человеческой деятельности по своей природе является совокупностью речевых действий. Основное назначение политической коммуникации состоит в борьбе за власть . Концепты «власть» и «политик» относит к базовым концептам политического дискурса и М.В. Гаврилова . Концепт «власть» не имеет существующих различий в обыденном и научном сознании и понимается как способность, право и возможность к принуждению. Ценности политического дискурса, которые сводятся к обоснованию и отстаиванию своего права на власть, постоянно акцентируются в речах политиков.

Отстаивание права на власть в политическом дискурсе выражается в следующих его характеристиках: оценочность и агрессивность, эффективность, отстаивание точки зрения . Рассмотрим их подробнее.

Оценочность и агрессивность политического дискурса. Характеризуя «тоталитаристский» дискурс, В.З. Демьянков вводит в описание этические термины: «ораторство» - доминирует декламаторский стиль воззвания, пропагандистский триумфализм, идеологизация всего, о чем говорится, расширительное употребление понятий в ущерб логике, повышенная критичность, лозунговость, агитаторский задор, превалирование «сверх-Я», претензия на абсолютную истину. Эти свойства проявляют политичность, вообще присущую политическому дискурсу и отличающую его от других видов речи. Эта политичность сказывается на выборе слов и представляет собой своеобразную театрализованную агрессию. Политичность направлена на внушение отрицательного отношения к политическим противникам говорящего, на навязывание иных ценностей и оценок. Вот почему термины, оцениваемые позитивно сторонниками одних взглядов, воспринимаются негативно, порой даже как прямое оскорбление, другими [там же].

Эффективность политического дискурса. Общественное предназначение политического дискурса, по мнению В.З. Демьянкова, состоит в том, чтобы внушить адресатам - гражданам сообщества - необходимость «политически правильных» действий и оценок. Иначе говоря, цель политического дискурса - не описать, а убедить, пробудив в адресате намерения, дать почву для убеждения и побудить к действию [там же]. Некоторые исследователи придерживаются мнения, что убеждение является основной характеристикой политического дискурса .

Политик, оперируя в своей речи символами, должен уметь затронуть нужную струну в массовом сознании. Пытаясь привлечь слушателей на свою сторону, не всегда прибегают к логически связным аргументам. Иногда достаточно просто дать понять, что позиция, в пользу которой выступает пропонент, лежит в интересах адресата. Защищая эти интересы, можно еще воздействовать на эмоции, играть на чувствах долга, на других моральных установках. Еще более хитрый ход: выдвигая доводы в присутствии кого-либо, вовсе не рассчитывают прямолинейно воздействовать на чье-либо сознание, а просто размышляют вслух при свидетелях.

Различаются ситуации с пассивным и активным восприятием, с участием и сопротивлением внушению со стороны адресата .

При пассивном восприятии внушения адресаты ожидают, что уровень опасений, глубина затрагиваемых мнений и интенсивность речевого внушения будут соответствовать норме. Лица, пользующиеся большим доверием, могут тогда обойтись и малоинтенсивными средствами, резервируя более сильные средства только на случай, когда нужно ускорить воздействие [там же]. В ситуации с активным восприятием внушения реципиент как бы помогает убедить себя, особенно если он надеется, что все происходит в его интересах.

Отстаивание точки зрения в политическом дискурсе. Политический дискурс, чтобы быть эффективным, должен строиться в соответствии с определенными требованиями. Выступающие обычно предполагают, что адресат знает, к какому лагерю относится отправитель, какую роль он играет, в чем она заключается, за какое и против какого положения он выступает. Политический дискурс нацелен на уничтожение «боевой мощи» противника - вооружения (мнений и аргументов) и личного состава (дискредитация личности оппонента) [там же].

Вслед за Е.И. Шейгал, мы считаем, что для политического дискурса базовой является инструментальная функция - борьба за власть. Кроме того, она выделяет также регулятивную, референтную и магическую функции. Систематизирующими признаками политического дискурса являются институциональность, специфическая информативность, смысловая неопределенность, фантомность, особая роль фактора масс-медиа, дистанцированность и авторитарность, театральность, динамичность .

Эти признаки имеют градуальный характер и могут быть представлены в виде шкалы. В зависимости от типа политического дискурса выделенные признаки занимают определенное место на условной шкале тоталитарности/демократичности. Отмечено, что демократический политический дискурс находится ближе к полюсу научной коммуникации, а тоталитарный дискурс - к полюсу религиозного общения. Для демократического политического дискурса характерны информативность, рациональность, трезвый скепсис, логика аргументации, реальный денотат, ясность, диалогичность, интимизация общения, динамичность. Тоталитарному политическому дискурсу свойственны ритуальность, эмоциональность, фидиктичность, суггестивность, примат побудительной функции, фантомный денотат, монологичность, авторитарность общения, консерватизм .

Согласно Е.И. Шейгал, политическая коммуникация включает не только официальный контроль явлений социальной жизни, но и разговоры о политике в самых разных ракурсах - бытовом, художественном, публицистическом и др. В политической коммуникации важной функцией является воздействующая. Именно на достижение воздействия в коммуникации ориентируется политик при выборе лингвистических средств .

Семантическое пространство политического дискурса включает три типа знаков: специализированные вербальные (политические термины, антропонимы), специализированные невербальные (политические символы) и неспециализированные, которые не были изначально сориентированы на данную сферу общения, но вследствие устойчивого функционирования в ней приобрели содержательную специфику (личные местоимения) .

Важная особенность политического дискурса состоит в том, что политики часто пытаются завуалировать свои цели, используя номинализацию, эллипсис, метафоризацию, особую интонацию и другие приемы воздействия на сознание электората и оппонентов.

Одной из основных функций политического языка является борьба за власть и удержание власти в своих руках в случае овладения ею. Характерными признаками языка политики является смысловая неопределенность, фантомность (многие знаки политического языка не имеют реального денотата). Опора на подсознание, эзотеричность (подлинный смысл многих политических высказываний понятен только избранным), дистанцированность и театральность.

Итак, мы охарактеризовали политический дискурс. Каковы же подходы к изучению политического дискурса в лингвистике?

Дискурс в современных исследованиях предстает и как «речь, погруженная в жизнь», и как движение информационного потока между участниками коммуникации .

В самом общем виде подходы к изучению любого дискурса могут быть охарактеризованы как коммуникативный и когнитивно-ориентированный, причем каждый из них имеет собственные теоретические и методологические основы и объединяет несколько парадигм и направлений исследования [там же].

Необходимо отметить, что в современной лингвистической литературе выделяется достаточно много подходов к изучению политического дискурса . Основными подходами являются критический, дескриптивный или описательный и когнитивный.

В своём исследовании Е.И. Шейгал сводит имеющиеся лингвистические подходы к изучению политического дискурса к трем основным типам - дескриптивному (риторический анализ языкового поведения политиков), критическому (выявление социального неравенства, выраженного в дискурсе) и когнитивному (анализ фреймов и концептов политического дискурса) . Несколько развёрнутое описание лингвистического изучения политического дискурса приводится в исследовании Гавриловой, которая выделяет критический, лингвокогнитивный, описательный и количественный .

Критический дискурс-анализ является новым направлением в зарубежной лингвистике. По мнению «критических лингвистов», особенность современного общества состоит в том, что доминирование одной социальной группы происходит не через принуждение, а через согласие, через идеологию, через язык. Дискурс является неотъемлемой частью общественных отношений, так как формирует эти отношения и формируется ими.

Лингвокогнитивный анализ политического дискурса призван выяснить, как в лингвистических структурах проявляются структуры знаний человека о мире; политические представления, присущие человеку, социальной группе или обществу в целом. Частью когнитивного подхода являются метафорическое моделирование, лингвоидеологический анализ, моделирование политического процесса, операционный код и когнитивное картирование.

Метафора в когнитивной лингвистике понимается как способ познания действительности. Метафоры играют особую роль в принятии политических решений, так как помогают выработке альтернатив, из которых далее осуществляется выбор. Лингвоидеологический анализ политического дискурса обычно проводится на материале индивидуального дискурса, поэтому совершенно очевидно, что в дискурсе политика можно обнаружить влияние различных идеологий. В рамках когнитивного моделирования политики учеными предложены два варианта когнитивного подхода к анализу политического текста: операционное кодирование и когнитивное картирование. Операционный код выясняет следующие вопросы, отражающие подход того или иного политика к оценке события: конфликтен или гармоничен мир политики; всесторонни или ограниченны цели деятельности политика; методы достижения целей; оптимистичен или пессимистичен лидер по отношению к достижению соглашения. Когнитивное картирование позволяет выявить каузальную, причинную структуру политического текста, что используется для анализа кризисных политических ситуаций, а также для моделирования мышления политиков.

В рамках описательного метода наиболее ярко и полно представлен риторический подход к изучению политического дискурса, что, вероятно, объясняется основной функцией политического текста - функцией речевого воздействия. Лингвистов интересует, какие языковые средства используются автором для навязывания тех или иных политических представлений. Предметом их изучения становятся все те языковые средства, которые могут быть использованы для осуществления контроля за сознанием собеседника.

Проводя лингвистические исследования выступлений политических лидеров в рамках лингвопрагматики, ученые описывают речевое поведение политика, изучают риторические стратегии в политической деятельности, реконструируют языковую личность политика. Здесь выделяются лингвостилистическое, семантическое направление, лингвистическая теория аргументирования, лингвистическая теория управления истиной, психолингвистическое направление.

Лингвостилистическое направление изучает стилистически маркированные элементы языковой системы (просторечные слова; узкоспециальные термины науки, техники, ремесла, искусства, слова, которые могут быть употреблены лишь в определенном стиле литературной речи) и свойственные им эмоциональные и экспрессивные компоненты содержания, коннотации и ассоциации с точки зрения их соотношения.

Семантическое направление ориентировано на выяснение того, как проявляются политического представления в самых обыденных, нейтральных языковых средствах. В идеологической и политической литературе выбор слов и выражений является необычайно важным инструментом власти для структурирования той «действительности», о которой идет речь .

Cледует отметить, что выбор грамматической формы - активной или пассивной формы глагола - может быть политически значимым, так как они не только оказывают неявное воздействие на восприятие причинных отношений получателем, но и приводят к переосмыслению ситуации в отношении того, кто является главным действующим лицом. Выбор последовательности слов при перечислении также влияет на осмысление ситуации получателем информации. Изменив порядок следования характеристик, можно изменить производимое впечатление. Еще существеннее то, что порядок при перечислении влияет на запоминание.

Лингвистическая теория аргументирования изучает способы речевого воздействия, которые преследует цель изменения принципов выбора, используемых человеком в процессе принятия решений. Политическая речь как речевое действие в значительной степени проявляется через систему используемой аргументации. Коппершмидт выявляет целый ряд предпосылок, необходимых для эффективного функционирования аргументации в общественных и политических сферах. К таким предпосылкам относятся: 1) индивидуальная способность аргументировать; 2) индивидуальная готовность аргументировать; 3) социокультурная необходимость аргументирования; 4) ситуативная потребность в аргументации .

Политическая аргументация - это одновременно и форма проведения политики, это само по себе уже политическое действие, соединение политического и речевого действия.

Лингвистическая теория управления истиной выясняет, с помощью каких конкретных лингвистических средств осуществляются процессы управления пониманием. В рамках данного направления также описываются заложенные в языке возможности манипулировать сознанием и тем самым осуществлять социальную власть.

Психолингвистическое направление. Предлагаемая методика психолингвистического анализа позволяет оценить степень расхождения эмоционального и рационального восприятия политических явлений и на этой основе прогнозировать социальное поведение, в частности готовность людей участвовать в политических акциях разного рода и степень восприимчивости к той или иной системе аргументации.

Количественный метод (метод контент-анализа) использует чисто лингвистическую информацию о характеристиках текста и пытается выявить его семантические особенности. Сущность контент-анализа заключается в том чтобы по внешним - количественным - характеристикам текста на уровне слов и словосочетаний сделать правдоподобные предположения о его плане содержания и, как следствие, сделать выводы об особенностях мышления и сознания автора текста - его намерениях, установках, желаниях, ценностных ориентациях .

Особое место занимает контент-анализ выступлений политических лидеров. Ученые, анализируя выступления А. Гитлера, выяснили, что индекс военной пропаганды, выдающий агрессивные устремления, состоит в увеличении высказываний о преследовании, увеличении отсылок на силу, агрессию в качестве самозащиты, с одновременным уменьшением учета благосостояния других.

Таким образом, в качестве основных особенностей политического дискурса мы выявили следующие: оценочность и агрессивность, эффективность, отстаивание точки зрения в политическом дискурсе. В качестве основной функции политического дискурса мы выделили воздействующую. Рассмотрев основные лингвистически ориентированные методы изучения политического дискурса, можно сделать вывод о том, что эти методы направлены на выявление содержательной связи между политикой и языком и демонстрируют тенденцию к междисциплинарному исследованию политического дискурса.

Рецензенты:

Брусенская Л.А., доктор филологических наук, профессор, зав. кафедрой теоретической и прикладной коммуникавистики Ростовского государственного экономического университета «РИНХ», г. Ростов-на-Дону.

Куликова Э.Г., доктор филологических наук, профессор кафедры теоретической и прикладной коммуникавистики Ростовского государственного экономического университета «РИНХ», г. Ростов-на-Дону.

Библиографическая ссылка